Отец Антониус ждал ее у двери борделя. Элизабет протянула ему монеты.

— Благодарю тебя. Я не буду спать всю ночь, пока микстура от жара не будет готова. Кроме того, я дал девушке по имени Эстер несколько рекомендаций по поводу ухода за больной. Ей будет легче дышать, и она быстрее сможет набраться сил, если… ну, если лекарство поможет и жар уйдет из тела.

— Мы сделаем все возможное. Благодарю вас, отец Антониус, от всего сердца.

— Я бы сказал от доброго, сострадательного сердца.

— И тем не менее грешного. Не обманывайте себя, отец, — возразила она. Ее щеки покраснели, и она пристыженно опустила глаза. Она ведь только что обворовала свою мамочку! Даже если это было ради спасения Жанель. В любом случае это воровство, и если мадам решит пожаловаться на нее старосте, то ей грозит нечто большее, нежели несколько болезненных ударов.

— Бог нам судья. Позволь ему решать, у кого добрая душа, а у кого злая, — сказал отец Антониус. Он как раз собирался уходить, когда Элизабет увидела, как через луг приближается мадам с тяжелой корзиной под мышкой. Монах кивнул ей в знак приветствия и удалился.

— Что ему здесь понадобилось в такое время? — спросила мадам, удивленно посмотрев ему вслед.

Элизабет не знала, что ответить, поэтому промолчала.

— Он хотел наставить вас на путь истинный и сбить вас с вашей греховной стези? — спросила Эльза с ноткой сарказма в голосе.

Элизабет покачала головой. Мадам все еще смотрела вслед монаху.

— Он не из тех, кто приходит сюда воспользоваться нашими услугами, и все же я встречала его, но довольно давно. — Она наморщила лоб. — Но где и когда это было?

Элизабет стояла как вкопанная, не решаясь пошевелиться.

— Отец Антониус! — воскликнула мадам так громко, что монах услышал ее, потому что обернулся, поприветствовал ее еще раз и продолжил свой путь.

Эльза Эберлин повернулась к Элизабет и невозмутимо посмотрела на нее.

— Отца Антониуса некоторые люди почитают как святого, потому что в год черной смерти он покинул стены монастыря, чтобы помогать больным и умирающим. Но это тебе, наверное, и так известно?

Элизабет почувствовала, как у нее похолодело внутри, а в горле пересохло. Она была не уверена, что сможет произнести хотя бы слово, поэтому просто кивнула.

— Ты же не станешь мне рассказывать, что он абсолютно случайно зашел? — продолжила мадам, и в ее голосе появилась ярость.

Элизабет покачала головой.

— Тогда я хочу услышать от тебя, что ему здесь понадобилось. Мне кажется, что я достаточно четко сформулировала вопрос!

Элизабет откашлялась и постаралась посмотреть мадам в глаза.

— Нет. Это была не случайность. Я привела отца Антониуса, чтобы он осмотрел Жанель и сказал нам, не чума ли это.

— Что ты сделала? — спросила Эльза, будто не расслышав. — Ты привела в мой дом покровителя чумных, хотя я категорически запретила всяческие визиты?

Элизабет кивнула.

— Да, и это к лучшему. Ты теперь можешь не переживать за свое заведение и за клиентов. Монах сказал, что это не чума, поразившая Вюрцбург три года назад. У Жанель тяжелая лихорадка.

Казалось, что мадам ее совсем не слушала.

— Ты всех нас подвергла опасности! — кричала она раздраженно и била ее по лицу. — Что бы было, если бы это оказалась чума? Ни один из клиентов не мог бы к нам прийти. Совет закрыл бы наше заведение — да и нас, наверное, тоже запер бы здесь, пока мы все не умерли бы или не победили чуму. Твое легкомыслие едва не погубило нас!

Элизабет собрала все свое мужество, чтобы возразить разъяренной мадам.

— Если бы мы скрыли болезнь Жанель и это действительно оказалась чума, то она могла бы незаметно распространиться и заразить не только нас. Наши клиенты разнесли бы ее по всему городу! Никому неизвестно, как распространяется чума, но исходя из опыта следует, что люди, которые тесно контактируют друг с другом, без маски вдыхают воздух, исходящий от больного, или прикасаются к язвам, так или иначе заболевают. Ты действительно собиралась довести город до такого состояния?

Эльза еще раз ударила ее по лицу, на этот раз не так сильно.

— Не тебе решать и проявлять такую самостоятельность.

— Нет, не мне, мамочка. Мне очень жаль, что я вынуждена была тебя ослушаться, но я не раскаиваюсь, что привела монаха.

Эльза тяжело вздохнула.

— Какую еще наглость мне от тебя ожидать?

— Тебе хотелось бы, чтобы я врала тебе? — спокойно ответила Элизабет.

— Нет. Тебе следует меня слушаться и подчиняться моим решениям! Я требую этого от тебя, и это мое святое право как твоей мадам. Так что не думай, что вопрос исчерпан и твой поступок забыт!

Она развернулась и открыла дверь в дом. Она уже была одной ногой в доме, когда снова повернулась к Элизабет.

— Что это за жар? Она выживет?

Элизабет сжала кулаки: сейчас ей придется все рассказать мадам.

— С Божьей помощью она поправится, и с помощью одного лекарства, в использовании которого у отца Антониуса большой опыт. Он предложил его для нас изготовить.

— Сколько стоит это лекарство? — спросила Эльза.

— Так как отец Антониус сам будет его готовить, нужно будет заплатить только за травы и прочие ингредиенты.

— Сколько? — нетерпеливо повторила мадам.

— Два фунта пфеннигов, — тихо произнесла Элизабет.

Мадам тяжело задышала.

— Два фунта пфеннигов? Никогда! Я даже думать не хочу о том, сколько Жанель придется работать, чтобы вернуть эти деньги. Мы даже не уверены, поможет ли это лекарство. Тогда все деньги пропадут! Нет, выбрось это из головы. Ничто не сможет меня заставить отдать монаху столько денег за лекарство.

Элизабет переполнила волна гнева, и вдруг ей стало все равно, как отреагирует мадам.

— Это уже не важно, потому что монах получил деньги и отправился искать ингредиенты.

Мадам в замешательстве уставилась на нее.

— Откуда у него такая сумма? Ни у кого из вас нет таких денег!

— Я дала их, — сказала Элизабет и добавила так быстро, будто хотела успеть произнести это прежде, чем ее, возможно, покинет мужество: — взяв из твоей шкатулки.

Эльза молчала, казалось, окаменев. К сожалению, это состояние должно было когда-нибудь смениться другим. Ее глаза угрожающе сузились.

— В мое отсутствие ты побывала у меня в доме и украла из моего сундука деньги. Сколько ты взяла?

— Два фунта пфеннигов, которые попросил монах для лекарства.

— И как часто ты протягивала свои грязные пальцы к моим деньгам, ты, беспутная маленькая воровка?