Опять понесло в лицо мелким противным дождиком. Стало зябко и очень неуютно. Вдали от города, в диком поле на велосипеде. Еще пару дней назад Никон и представить такого не мог. Теперь он крутил педали в никуда. Чем дальше – тем страшнее и туже. Фонари закончились. Дома со светящимися окнами – еще раньше. Редкие машины проносились в заполненном моросью сумраке быстрее, чем Никон мог разглядеть их. Вспомнилось утверждение: холод убил намного больше людей, чем жара. А ведь он, как-то, даже не озаботился обзавестись спичками или зажигалкой. Куртка теплая и надежная, не промокает. Но без движения можно быстро замерзнуть, при пяти то градусах тепла. Отверженность и одиночество заскулили еще громче и жальче. Никон остановился перевести дыхание. Мысли о ночлеге стучались в дверь сознания все настойчивей. Пришлось открыть и оглядеться вокруг. Ни одного светящегося окошка. Ехать назад? Тоже не годится. Значит вперед. Цепь скрипнула опять. Тяжело.

Когда Никон совсем отчаялся, между редкими стволами уцелевших деревьев, словно выглядывая из-за них, блеснул огонек. Послышался пряный запах дыма. Жилье потянуло к себе Никона, словно волка курятник. Вспомнился санитар города. Пошел напрямик через кочки и кусты, чтобы не потерять ориентир. Это действительно оказался дом. Обнесен ветхим забором, да и сам – довоенной постройки. Звонко зачастила мелкая дворняга. Никон попытался отпереть защелку на двери, но ржавая железяка оказалась очень низко. Перелезать было как-то стремно. Волк и курятник – это все таки перебор. В результате нескольких минут неистового труда мелкой, тоже замерзшей охранницы, дверь открылась. Старушачий голос продребезжал:

– Кто там?!

– Бабушка, пустите туриста переночевать, пожалуйста!

– Какого еще туриста?

– Велотурист я!

– Страшно, сынок! А вдруг ты не турист, а бандит какой?

Посыпалось – так посыпалось. Даже бабушка спросоня решила, что Никон вне закона. Да нет, она любому бы так сказала. Разве что, вид юной замерзшей сиротки, тронул бы старушачье сердце до пренебрежения безопасностью.

– Тебе, сынок, в монастырь надо. Тут рядом! Там еще не спят. Всенощную бдят.

– Дайте спичек хоть!

Бабушка, поскрипев немного в дверном проеме, скрылась. Вернулась через минуту. Не подходя близко к калитке, перекинула пакетик с коробком и газетой. Махнула в сторону дороги.

– Туда езжай! Тут рядом. Тебя там примут.

– Спасибо, бабушка, – выдавил Никон и потише добавил: – за гостеприимство.

Поехал по дорожке, размышляя, а пустил бы он такого вот стремного, мокрого велотуриста к себе домой. Вопрос не из легких. Молодую велотуристку может быть и пустил бы. А велотуристу, наверное, дал бы денег на гостиницу или хостел. И то, после верификации. Нет, после пережитого, попробовал бы пустить и велотуриста.

Заросшая до состояния тропинки дорога вильнула вправо. Выезд на асфальт порадовал. Показался свет. Столбики оградки, голые жерди кустов. Двухэтажный дом на берегу небольшого озера. Окна светятся. На углу стоит человек во всем черном, со светильником. Свеча в стеклянной баночке чуть колеблется на сыром ветру. Стоит, смотрит на дорогу. Никон подъезжает осторожно, пытается перевести дыхание на ходу. Голос раздается раньше, чем он успевает заговорить.

– Велотурист?!

– Ага.

– Пойдем.

Бабка, конечно, могла позвонить и предупредить. Уже не важно. Никон плетется за бородачом в длинной черной рясе. Заводит велосипед в полуподвальное помещение.

– На службу пойдешь или поужинаешь?

– Лучше бы поужинать, – отвечает Никон, не очень понимая суть вопроса.

– Ну, тогда, пойдем ужинать. Меня зовут Киприан.

– Никон.

В столовой длинные деревянные столы, застеленные потертой клеенчатой скатертью. Рядом с ними – похожей работы и длины лавки. Никон садится с краю. Пристально смотрит на глубокую тарелку с хлебом. Быстро протягивает руку. Жует. Вкусно. Очень вкусно.

– Вот суп, с обеда остался. Каша, капуста квашеная.

– Спа-си-бо, – благодарит в такт движению челюстей.

Уходит в дальний угол, становится перед иконами. Что-то шепчет. Никон вслушивается, ловит обрывки старых слов. Хруст капусты сильно мешает, но слушает все равно. Суп и каша быстро заканчиваются, зато хлеба много. Запивает все сладким чаем из древней треснувшей чашки. Как в далеком детстве. Вслушиваясь, кладет голову на руки. Растягивается на потертой клеенке. Дышать теперь тяжело, но это не умаляет чувства приятной сытой истомы. Глаза закрываются. Вдали раздается мелодичный шепот. Убаюкивает.

Дышать тяжело. Никон ерзает на сидении трамвая. Смотрит в окно. Очень странно. За окном незнакомые пейзажи. Дома без окон. Покосившиеся столбы. Деревья – как сгоревшие. Куда бы это он мог ехать? Не может понять. Смотрит в вагон. Все места заняты. Женщины с детьми. Мужики с сумками. Один с длинной удочкой. Пенсионеры. Студенты. Рядом сидит бабушка, чем-то похожая на ту, что не пустила его ночевать.

– Куда мы едем? – кричит Никон сквозь серый грохот стали.

Старушка вяло поворачивается, дребезжит в ответ:

– Спать!

Никон ничего не понимает. Вертит головой. За окнами сереет. Домов становится меньше. Начинается поле. Никон думает: а не выйти ли? Что-то его сдерживает. Страшно покинуть это втыкающее в окна общество и оказаться в голом выжженном поле.

Подходит женщина. Кондуктор, догадывается Никон.

– Ваш билет!

Шарит по карманам. Ничего не находит. Денег тоже нет. Разводит руками. Пользуясь случаем, задает кондуктору тот же вопрос:

– Куда мы едем?

– Спать! – отвечает кондуктор.

Никона трясут за плечо.

– Просыпайтесь! Надо идти спать!

Поднимается. Пошатываясь, плетется за монахом темным гулким коридором, по инерции, неуверенными движениями, ища в карманах билет.

Часть вторая. Вольное днище

Глава 1.

Тусклые горошины светодиодной панели погасли, на секунды уступив место полумраку. Восседающий напротив крепкий мужчина средних лет нервно заерзал, дергано озираясь вокруг. Остановил взгляд на сурьмяном в тон потускневшей стали решеток и от того, очень холодном небе, заполняющем верхнюю половину грязного мутного от мелкой паутины окна. Никон, дождавшись, когда запустится резервный генератор, спросил:

– Как прошла неделя?

– Так же как двадцать семь предыдущих, – последовал хмурый ответ.

– Возможно, появились новые мысли? Что-то вспомнилось?

Никон старался быть вежливым и спокойным. Пытался нащупать ниточку, за которую можно вытянуть посетителя на беседу.

– Мысли старые были: о жратве и о бабах. Вспомнилось, сколько всего этого там.

Махнул головой в сторону окна.