и сама собиралась завести садик на балконе. Над дверью тихо позванивают китайские колокольчики, которые шевелит легкий ветерок. Красные иглы ярости Димитрия движутся в том направлении. Как будто чувствуя их приближение, порыв ветерка раскачивает язычки колокольчиков, и те отбрасывают иголки в сторону. Красные иголки уплывают в сторону и вверх, исчезая в воздухе.

Я решаю, что настало время познакомиться с соседкой.

* * *

Наоми Уильямс, акушерка, вышедшая на пенсию, истинная дочь своего поколения, приехала в Лондон шестилетней, в 1960 году, с родителями, выходцами с Карибских островов. У нее на плечах лежат локоны с проседью, доброе лицо и улыбка располагают к себе, как будто приглашая зайти, поговорить, посмеяться, поделиться, улыбнуться друг другу. Ее присутствие похоже на теплое объятие в солнечный день, у нее дома уютно, как в утробе матери, – дом крепко держит, подпитывает. Повсюду у нее кристаллы: и там, и здесь, и в углу на полу, и на рамке картины на стене, и на краю цветочного горшка.

– Входите, – приглашает она, как только я представляюсь. Я переступаю через стоящую у входа соль.

– Гималайская, – поясняет она, – для очищения воздуха. Есть у нас вами такие соседи… мрачные.

Я принюхиваюсь и чувствую знакомый запах дыма.

– Жгла шалфей, – объясняет она. – Мой клиент сильно… Скажем так, волновался.

Я чуть не смеюсь над глупой сказкой, которую сама себе о ней сочинила. Она совсем не такая, какой я ее представляла. Я вхожу в комнату и не верю, что эта квартира такая же, как моя, что она в том же здании. В центре стоит раскладушка. Мне тут же вспоминается Эсме, и, хотя Наоми тепло, приветливо поздоровалась со мной, мысленно я довольно цинично прохаживаюсь насчет всяких там самозваных гуру. Стоит увидеть хоть одного, и поймешь, какого они все пошиба. Я, помню, все надеялась, что должны быть люди, похожие на меня, те, которые чувствуют больше того, что мы видим, но ни одного такого не встретила; по крайней мере, такого, кто не врет.

– Чаю? – предлагает она.

Я вообще-то могу уйти. Да и надо бы. Незачем тратить свою энергию на очередную аферистку, но мне любопытно.

– Если можно, травяного, – отвечаю я. – Без кофеина.

– Мята, ромашка, гибискус, земляника, имбирь, грибы… – Она смотрит на меня и договаривает: – Нет, не грибы. Психоделики вам не нужны.

Под ее взглядом я чувствую себя, как на рентгене.

– Располагайтесь, где вам удобно, – приглашает она.

Я опускаюсь в зеленое бархатное кресло с подголовником, большими петлями-ушами и оранжевым пледом, накинутым на спинку. Я не часто бывала в чужих домах. Я всегда старательно избегала этого, но чувствую, что здесь меня наполняет положительная энергия, и я становлюсь как будто промытой, чистой.

– Мамино кресло, – говорит она и ставит чашку с блюдцем на мозаичный столик рядом с ним.

– Она, наверное, очень его любила, – откликаюсь я, отпиваю глоток и замечаю сияние вокруг кресла, чувствую, как оно будто принимает меня в свои объятия.

Помолчав немного, она отвечает:

– Да, любила… Садилась в него и вязала.

Я провожу рукой по ярко-оранжевому пледу, накинутому на спинку, и говорю:

– Красивый…

– Как вы догадались, что она его связала?

– А как вы догадались, что чай из грибов мне бы не понравился?

– Случайно, – отвечает она, склоняет голову набок и изучающе смотрит на меня. – Как вы тут, осваиваетесь? Я несколько раз пробовала поймать вас, но… случая все не было.

– Да, осваиваюсь, спасибо. Все время хожу на собеседования.

– Понятно… Ну и как?

– Пока не очень.

– А чем вы занимаетесь?

– Была сиделкой, но не хотела бы больше работать с людьми.

– Это ограничивает, – отвечает она, улыбаясь вместе со мной и добавляет, поднося к губам чашку: – Природа, может быть… Но только не грибы!

К собственному удивлению, я смеюсь и говорю:

– Я пришла потому, что Димитрий составил петицию, чтобы вы сняли свои колокольчики, и все жильцы ее подписали.

Она озадаченно переспрашивает:

– Неужели все?

– Я – нет. Они мне нравятся.

– Спасибо.

Она бросает на них взгляд, а они в ответ позвякивают, как будто откликаясь на внимание хозяйки.

– Что ж, если всех беспокоят, я, пожалуй, сниму. Только непонятно, почему мне никто этого не сказал.

– А знаете, по-моему, все подписывали только потому, что он им велел. Он теперь понесет свою петицию в ассоциацию жильцов.

И тут она хохочет:

– Где президентом – я! И это ставит меня в неловкое положение. Придется организовывать встречу с самой собой и обсуждать вопрос о снятии вещи, которой я так дорожу. Но иногда очень важно встречаться с собой…

Она отпивает глоток чая и поверх своей чашки внимательно смотрит на меня.

Я ерзаю в кресле оттого, что мне становится неуютно, хотя оно тут ни при чем, и говорю:

– Я ведь сказала, что меня колокольчики не беспокоят. Я даже подумывала повесить такие же, так что вам нет смысла убирать свои, потому что моя квартира ближе к нему, чем ваша.

– Элис, – произносит она, – будьте с ним поосторожней. Может, он согласится на бесплатное занятие со мной. Я тогда быстро его раскушу.

– Рэйки? – спрашиваю я, снова ощущая приступ цинизма. От самозванки Эсме у меня остался плохой привкус во рту.

– И не только. Рефлексология, гомеопатия, лечение кристаллами.

Я прямо раскаляюсь от гнева. Все это ерунда. И толку от нее никакого! Трюкачи всякие. Шарлатаны. Аферисты. Все, хватит, наслушалась.

– Мне нужно идти. Приятно было познакомиться.

Она, удивившись, что я так резко оборвала разговор, вскакивает на ноги, чтобы остановить меня.

– Может, придете как-нибудь на занятие? – спрашивает она.

– Зачем это?

– Посмотреть, что я делаю, – отвечает Наоми. – Затем, что вам нужно сбросить с себя путы сомнения. Слишком вы циничны для своих молодых лет.

* * *

– Ничего с тобой особенного нет, – произносит Эсме, сидя напротив меня.

Ее слова совсем меня не успокаивают. Мы сидим у нее в сборном домике, в двух удобных креслах у окна.

– Думаешь, я обманываю, – начинает она. – Но это не так. Может, я не такая хорошая, как ты, не такая одаренная от природы. Ты видишь то, что я чувствую.

– Вы не чувствуете этого.

– Я училась несколько лет. Знаешь, сколько времени нужно, чтобы стать мастером рэйки?

– То, что человек учился, еще не значит, что он умеет. Думаю, у вас очень хорошо получается морочить людям головы, и они начинают думать, какая вы необыкновенно мудрая. Наверное, вы и себе голову заморочили. Может, вы хорошо считываете людей, хорошо манипулируете, но меня вы не проведете. Вы распыляли энергию Госпела во все стороны, как будто включили миксер и не закрыли его крышкой.