Пришлось нам остаться в Покхаре еще на день, так как состояние мое было ужасающим. Лёня с утра ушел за лекарствами, я — в лёжку, вдруг в дверь постучался индус — он принес мне от Лёни завтрак на подносе! Кофе в постель!

Потом явился Лёня с ворохом лекарств.

Потом он отправился на базар и купил мне тончайшую индийскую юбку, нечто вроде сари. Брюки на меня уже нельзя было надевать.

— Саре купили сари! — радостно каламбурил Лёня.

И хотя от своих переходов мы так исхудали, что ветер мог носить нас над землей, юбка мне оказалась мала. Ее не хватило даже на один-единственный обхват!

Лёня побежал обратно — менять! А продавщица уже возлежала на куче юбок и кормила младенца грудью. Заслышав том, что самая широкая юбка, в которую трижды сможет завернуться любая непальская женщина, кому-то оказалась МАЛА, она отложила ребенка в сторону, села за швейную машинку и приветливо пристрочила к нашей юбке еще одну юбку, точно такую же! Мы оценили ее изобретательность.

Потом Лёня пошел забирать фотографию Люси. Тут ему ответили, что пока мы путешествовали, разрешения на вход на территорию Аннапурны отправили в Муниципалитет, но сейчас там никого нет, потому что сегодня день рождения Будды.

Лёня даже хотел им заплатить, чтобы они как-нибудь ухитрились нам вернуть Люсин послевоенный снимок. Они очень обрадовались и сказали, что завтра в десять утра фотографию раздобудут. А в восемь у нас отчаливал автобус на Катманду.

Ну, Лёня мне в утешение приобрел на берегу озера браслет с надписью «Ом мани падмехум!». И хотел купить себе в лавке народного творчества жилет, сплошь покрытый удивительной вышивкой, видимо, сделанной такой иглой, какую нам хотел продать мужичок у подножия ступы Своямбунатх. Там были изображены радужные птицы на ветках, павлины, фламинго, золотые гривастые львы и жирафы…

— Very nice! [9] — уговаривали его нежные вышивальщики (и впрямь, все до одного мужички!).

— I am not so nice to wear it! [10] — отвечал им Лёня и стал смотреть, куда подевался Никодим.

И тут он увидел на полу бархатного черного слона, усыпанного бисером и жемчугами. Глаза у него — сапфиры, бивни из слоновой кости, нёбо и язык — алый бархат, хобот — теплый, чувствительный. Слон этим хоботом потянулся к Никодиму, потрогал его, а Никодим, зачарованный, стоял перед ним, не сводя с него глаз, не в силах пошевелиться.

Наконец Никодим встретил своего слона. Да, именно такой слон был нужен Никодиму. Ведь и он, и его друг Аркадий — жители пустынных пространств, обитатели муравейников. А среди них, Лёня утверждает, есть такое поверье: если родился в муравейнике — всю жизнь в нем проживешь.

Но (Лёня делает паузу и поднимает указательный палец):

— У КАЖДОГО ИЗ НАС ЕСТЬ СВОЙ СЛОН.

И пока ты жив, у тебя всегда есть надежда дождаться случайного слона. Вдруг придет слон и заберет тебя в хобот, унесет и спасет от жизни в колючем муравейнике.

Как они мечтали с Аркадием о таком вот огромном, уютном, бархатном слоне, о его мягком хоботе, где они могли бы поселиться. Про все это у Лёни Тишкова написана пьеса «Живущие в хоботе», сокращенно ЖВХ.

Прошло время, Аркадий пропал, но есть мнение, что он не пропал! А пришел за ним слон и забрал его с собой в страну бананов и кокосов, где фиалки растут прямо под ногами, как сорная трава.

Да и человечек Никодим отправился с нами в Гималаи, тайно надеясь встретить Аркадия в Непале. А заодно и своего слона. Ведь именно здесь живут слоны, он читал у Брема. Все тяготы путешествия сносил он терпеливо, все невзгоды. И вот он вернулся с гор вместе с нами, так и не встретив слонов.

Но жизнь — это сказочный часовой механизм, говорит Сатпрем, если только мы знаем тайну маленьких огней, которые сияют в другом пространстве, которые мерцают на великом внутреннем море, куда наши лодки притягиваются невидимым маяком.

Ты идешь, сам не зная куда, садишься в самолет, летишь в ту или иную страну — в поисках приключения, экзотики, наркотиков или философии: из-за этой потерянной любви, из-за этой надежды или из-за этой старой неразрешимой путаницы в твоем сердце. Ты идешь, и идешь, и идешь. Но однажды останавливаешься, сам не зная почему, хотя не искал этого лица, этого неприметного городка под звездами, но ты там, где надо: ты прибыл.

Ты открыл свою уникальную дверь, нашел подобный себе огонь, нашел извечно знакомый взгляд.

Вот и Никодим в лавке рукоделий и всяческих редкостей вдруг смотрит — прямо перед ним стоит черный, украшенный жемчугами и рубинами слон, такой маленький по сравнению с обыкновенным слоном и такой соответствующий Никодиму.

Мы хотели купить ему слона, однако тот оказался нам не по карману. Да и тяжеловат для нас, ослабленных восхождением.

К тому же Лёня мне сказал, что слон, обретая живущего в хоботе, вырастает до размеров вселенной!..

Поэтому мы его просто сфотографировали. И пообещали Никодиму: когда вернемся, то сделаем точно такого же — в Москве. И выполнили свое обещание.

А этого оставили. С тайной надеждой, что они встретятся с Аркадием. На случай, если Аркадий блуждает где-то поблизости, может, в Бутане или Сиккиме, в поисках своего слона.

Лёня так и сказал Никодиму:

— Пусть этот слон остается в Непале. И ждет Аркадия. И помяни мое слово, они наверняка встретятся!

Бьют барабаны, звучат боевые трубы, мы с Лёней едем в Катманду.

Причем водитель автобуса как две капли воды похож на хорошего нашего знакомого — писателя Олега Шишкина.

— Ну вылитый Шишкин! — удивлялся Лёня. — Он мог бы работать шпионом в России: выяснял бы, как электричество проводить, как зубы чистить — не пальцем…

— А этот, наверное, день рождения Будды справлял всю ночь, — сказал он про молодого англичанина, который только опустился на сиденье — заснул мертвецким сном, нам с огромным трудом удалось его растолкать в Катманду.

Еще с нами ехала девушка Настя из Москвы. Она — одна! — отправилась по странному маршруту, который выудила в Интернете: там обещали гостиницы на каждом шагу, обслуживающий персонал, здоровое питание. Но ничего этого не встретилось на ее пути. Она прошагала, не теряя надежды, четырнадцать часов, потом ей в отчаянной глуши налили стакан чаю и в ночь-полночь вывели на дорогу, где по чистой случайности проезжала машина.