class="p1">Лучиньяна – молодая деревня, мы должны быть на высоте, мы должны показать миру, что можно возродиться, сотрудничать, наводить мосты, находясь здесь, чувствуя себя частью большой мечты. Может, я и фантазерка, а может, и нет.

* * *

Сегодняшние заказы: «Сентрал-парк» Гийома Мюссо, «Роза для Эмили» Уильяма Фолкнера, «Кошки. История любви» Шифры Хорн, «В лесу я больше не одинока» Симоны Винчи, «Природа» Ральфа Уолдо Эмерсона, «Год магического мышления» Джоан Дидион.

10 июня

Какая огромная радость – слышать голос Майка, когда он зовет меня на своем ломаном итальянском языке и тащит за собой две коробки чая, разумеется, пропущенные таможней. Его голос, его манера смеяться, его шляпа наподобие ковбойской, но из хлопка, его шорты и биркенштоки дарят мне необыкновенную радость. Я почти уже залезла под душ и поэтому выглянула в окно верхнего этажа в кое-как наброшенном полотенце. Мы напоминали Ромео и Джульетту. Если бы они спаслись из своей передряги вместо того, чтобы устраивать всю эту кутерьму, то сейчас пили бы превосходный чай.

К тому же я нашла несколько изящнейших чайников и теперь жду, пока их доставят, чтобы раскрыть сокровища Майка, прибывшие из Кента. It is always tea time.

А еще мне вчера написала Пруденс, та английская синьора, которая купила дом в Лучиньяне и которая, когда видит, что наш книжный открыт, приходит к нам с целыми подносами свежеиспеченных капкейков. Так вот, Пруденс говорит, что привезет мне чуть ли не тридцать настоящих английских чайных чашек, все непохожие друг на друга.

Теперь, когда наконец пришло лето, с его тишиной, с его восхитительной вечерней прохладой, я с еще большей уверенностью говорю себе: «Если бы я не жила здесь, то умерла бы. Пейзаж, конечно, хорош, но разве можно не думать о чуде человеческих отношений? На улицах деревни я чувствую себя как дома: всех знаю и чувствую себя со всеми по-семейному. Трудно желать лучшего.

Иногда я, как и Майк, хожу босиком. Обычно говорят «топтать» землю, и, в самом деле, ходьба босиком позволяет мне как бы «втоптаться» в нее, тесно прильнуть к миру, ощутить солнечное тепло, почувствовать себя частью природы.

Когда-то жила у нас Костантина – все звали ее «Гости», – и она летом и зимой ходила босиком. Сколько я ее помню, она всегда была старухой с всклокоченными, собранными в жидкий пучок волосами и жила в доме на площади, куда никто никогда не заглядывал. Иногда с воплями и проклятиями она набрасывалась на любого, кто попадался ей на пути. А иногда она пребывала в хорошем настроении и тогда могла приласкать тебя своей огромной сухой и жесткой ручищей. Мы, дети, все ее ужасно боялись и, когда проходили мимо ее двери, пускались бегом. Был случай, когда кто-то из детей даже на время потерял дар речи после того, как встретил ее на улице в неудачный момент.

Я никогда ничего о ней не знала: была ли она раньше в сумасшедшем доме, когда Маджано[100] была еще открыта, и какой была ее молодость. Знаю, что одну вещь она делала великолепно: когда в деревне проходил праздник с торжественным шествием, на котором мужчины несли на плечах светловолосую Мадонну под небесно-голубым покрывалом, она делала из цветочных лепестков изображения кубков и сердец. Украшала ими метры и метры дороги, черпая из разных ведерок лепестки красного, розового, белого, желтого цвета. Гости стала одной из первых уличных художниц, своим искусством предвосхитившая появление «Девочки, поливающей цветы» Наталии Рак, «Девушки с волосами из гибискуса» Мелансии и «Сорняков» Моны Карон. Кто знает, возможно, если бы ей, как крестьянке Анисье, встретился на жизненном пути кто-то вроде Толстого, то сегодня мы, может быть, больше знали бы о той древней, унаследованной от предков силе, превратившейся внутри нее в ярость.

Толстому пришла в голову гениальная мысль. Он убедил Татьяну Кузминскую записать рассказ русской крестьянки с удивительно нежным именем Анисья. Потом он перечитал записанное и внес свои правки, не скрывая своего участия. В результате появились «Воспоминания крестьянки» – рассказ, погружающий нас в самое мрачное Средневековье, где у женщины, а тем более у бедной крестьянки, не было абсолютно ничего, никаких прав, никаких возможностей. Жизнь может быть и такой: представлять собой сплошную череду страданий без всякой надежды на освобождение, без всякого просвета. И все же и Анисья, и Гости кажутся мне двумя героинями вне времени, двумя женщинами, которые заплатили за то, чтобы сохранить свою независимость.

И когда я шагаю босиком по нагретым солнцем камням, то ощущаю их первобытную свободу, как ощущаю свободу Алессандры, или Тицианы, или моей мамы Йоле. Частички этой силы хранятся у нас в подкорке. Мы – это еще и они, и так же, как и они, мы состоим из поражений и лепестков роз.

* * *

Сегодняшние заказы: «Среди лесов и вод» Патрика Ли Фермора, «Путешествие с Чарли в поисках Америки» Джона Стейнбека, «Ботанические тетради мадам Люси» Мелиссы Да Косты, «Прежде чем исчезнуть» Шаби Молья, «Вода в озере не бывает пресной» Джулии Каминито, «Казалось красотой» Терезы Чабатти, «Молчание – оно живое» Чандры Ливии Кандиани.

11 июня

Я провела два дня во Флоренции, и для меня это было явно слишком. Лаура сдавала выпускной экзамен. Накануне вечером мы с ней говорили о Д’Аннунцио и Монтале, о «пересечении»[101] Д’Аннунцио, о сверхчеловеке[102], о лимонах[103] – словом, обо всех этих старых историях, которые всегда так нравятся школьным учителям. Ей задали вопрос о Монтале, и она блеснула, произведя прекрасное впечатление. Она была счастлива. И я вместе с ней.

Что касается Мирто, то он медленно, но верно догрызает вешалку, которая была мне очень дорога. Если говорить о необходимости что-то пересечь, то Мирто пересекает вешалку. Потом я сопровождала Лауру, когда она ходила делать прививку, и все прошло хорошо.

Я вернулась в Лучиньяну вечером вместе с Пьерпаоло. Теперь я не могу спать, поскольку сгораю от нетерпения. Здесь каждую ночь я чувствую себя так, будто назавтра должна отправляться в какое-то путешествие. Не могу дождаться, когда Лаура приедет сюда к нам.

А пока еще одна девочка, Бенедетта, собирается примкнуть к самой юной части группы наших добровольных помощников. Вместе с Лаурой их будет четверо. Ребекка купила себе книгу Ребекки Солнит «Воспоминания о моем небытии». Я очень рада. А еще я рада тому, что наши посетительницы и наши посетители меня поистине всегда приятно удивляют. Они приезжают издалека, полные энтузиазма, и увозят с собой горы книг, тех, что я с такой тщательностью подбирала. Из всех мнений о нашем книжном побеждает возглас, принадлежащий девятилетнему мальчику. Едва перешагнув порог, он воскликнул: «Как круто!»

Джулия и Давид тем временем окончательно покинули Пальма-де-Мальорку и перебрались в Коста-Рику. И ведь только подумать, что именно здесь нам так нужен маленький славный ресторанчик. Как-то вечером, пару дней назад, мы с Донателлой несколько часов предавались фантазиям о том, что можно было бы устроить в заброшенных домах, и прежде всего – в старой школе, в самом сердце нашей деревни: «Это можно было бы сделать», «Вот это было бы неплохо», «Знаешь, как это было бы» Все сплошь сослагательные наклонения, без намека на осуществимость проекта. Однако же в школе есть все что душе угодно: средневековые арки, портики, терраса с панорамой на триста шестьдесят градусов, сад внутри и сад снаружи, двор, место, которого хватило бы где-то на четыре-шесть квартир и на ресторан. Все мы в деревне мечтаем об этом давным-давно необитаемом месте, которое покупается и перекупается никогда не виденными нами хозяевами-призраками. А что, если мы, никого не спрашивая, самовольно займем его? Если бы с нами еще была наша уличная художница, то можно представить, какой чудный ковер из цветов она бы нам сделала.

Завтра к нам приезжает пятнадцать девушек на празднование предсвадебного девичника. Я выбрала стихотворение Беатриче Дзербини, чтобы устроить общую игру. Я дам им десять слов из выбранного мной стихотворения, и они, разбившись на группы, тоже должны будут написать свое.

* * *