— Слишком тонко, я бы сказал. А как там насчет других странностей? — с некоторой неохотой спросил он.

— Хотелось бы знать, чего это веселились Седрик и Орринкурт, когда сидели на диване и смеялись. Да и что Соня купила у аптекаря, тоже любопытно. И о Миллимент неплохо бы разузнать побольше. Никогда не поймешь, что у нее на уме, и она все время кудахчет над своим ужасным Седриком. Разумеется, в его интересах поссорить сэра Генри с бедняжкой Пэнти, у которой, кстати, в деле о летающей корове имеется стопроцентное алиби. Ее алиби — опасный наркотик, который применяют при лечении стригущего лишая.

— Уж не принимает ли этот проклятый ребенок таллиум?

— А ты что, знаешь про таллиум?

— Слышал.

— В общем, что касается летающей коровы, — сказала Трой, — она вне подозрений. Сейчас все объясню.

— Да, — согласился, дослушав, Аллейн, — тут она явно ни при чем.

— И вообще ни при чем, — твердо заявила Трой. — Жаль, что мы с Полом и Фенеллой так и не провели наш эксперимент.

— И что же это за эксперимент?

— Он предполагал и твое участие. — Трой лукаво посмотрела на мужа.

— Черта с два!

— Точно. Мы завернули в тряпку кисть, которой рисовали летающую корову, и хотели взять у всех отпечатки пальцев. А ты бы потом сравнил. Неужели отказался бы?

— Сердце мое, да я бы у великого хана татарской орды взял отпечатки, лишь бы доставить тебе удовольствие.

— Но мы так и не довели дело до конца. Вмешалась, как сказали бы вы с мистером Фоксом, смерть. Смерть сэра Генри. Между прочим, тот, кто испачкал краской мой перила, оставил отпечатки пальцев на каменной стене над ними. Быть может, по прошествии некоторого времени я могла бы сделать так, что меня пригласят в Анкретон, а ты бы поехал со мной вместе со своим инсуффлятором и черной краской. Но согласись, это ведь и впрямь странная история.

— Да, — потер нос Аллейн, — и впрямь странноватая. Мы услышали о смерти Анкреда на судне, радиограмма пришла. Только тогда я меньше всего думал, что ты как-то связана с этим.

— Мне он понравился, — помолчав, сказала Трой. — На публику все время работает, временами рядом с этим стариком становится совершенно не по себе, и все-таки он мне понравился. И рисовать его было безумно интересно.

— Ну и как портрет, получился?

— По-моему, да.

— Хорошо бы посмотреть.

— В ближайшие дни. Сэр Генри заявил, что оставляет его Нации. И что же Нация? Вешает картину в каком-то темном углу у Тейта[35], можешь себе представить? Одна газета, по-моему, Найджела Батгейта, собирается сфотографировать ее. Можно у них достать снимок.

Но Аллейну не пришлось ждать так долго. Фотография появилась в газете Найджела, предшествуя отчету о похоронах сэра Генри. В торжественной, насколько это позволяло время, обстановке он был погребен в семейном склепе в Анкретоне.

— Он ведь надеялся, — вздохнула Трой, — что Нация распорядится иначе.

— Вестминстерское аббатство?

— Боюсь, что так. Бедный сэр Генри, жаль, что не получилось. Да-а, — протянула Трой, роняя газету на пол, — для меня это означает конец Анкредов.

— Как знать, как знать, — неопределенно заметил Аллейн, и, потеряв внезапно всякий интерес к Анкредам и вообще ко всему, что не относилось к этому первому зыбкому этапу их воссоединения, он протянул жене руки.

С самим этим воссоединением наше повествование связано лишь постольку, поскольку оно накладывает отпечаток на то, как Аллейн воспринял рассказ Трой об Анкредах. Услышь он его в любое другое время, вполне возможно, углубился бы, пусть даже неохотно, в детали. А так — он стал для него чем-то вроде интерлюдии между началом свидания и его завершением, а потом и совсем испарился из его сознания.

Они провели вместе три дня, разлучившись только раз, когда Аллейна вызвал для подробного отчета его начальник по спецотделу. Аллейну предстояло в ближайшее время вернуться к своей обычной службе в Ярде. В четверг утром, когда Трой отправлялась к себе на работу, они часть пути прошли вместе, после чего она свернула в сторону, и, посмотрев ей вслед со смутным ощущением беспокойства, Аллейн зашагал к знакомому зданию, где его ждали давние коллеги.

Славно было в общем-то, минуя пустынный холл, пахнущий линолеумом и углем, попасть в кабинет, где, на фоне скрещенных мечей, памятных фотографий и подковы, его с явным удовольствием приветствовал шеф уголовной полиции. Со странной приятностью сел он и за старый стол в помещении главных инспекторов и погрузился в устрашающие дебри рутинной работы.

Он рассчитывал для начала поболтать с Фоксом, но тот уехал по делам куда-то за город и должен был вернуться только к вечеру. Разбирая бумаги, Аллейн тут же наткнулся на старого знакомого, некоего Сквинти Донована, который, пережив два суда военного трибунала, шесть месяцев принудительного лечения в клинике Бродамур[36]и едва не погибнув при бомбежке, оставил четкие следы своего пребывания в антикварном магазине в Челси. Аллейн запустил сложный механизм полицейского расследования, в результате которого Сквинти должен был в конце концов привести охотников к получателю товара. Затем он обратился к его досье.

Ничего сенсационного — все как обычно. Это порадовало Аллейна. Видит Бог, за три года работы в спецотделе на его долю пришлось вполне достаточно боевых тревог и тайных маршрутов. Хорошо бы его возвращение в уголовную полицию прошло без приключений.

В этот момент позвонил Найджел Батгейт.

— Слушай, — спросил он, — Трой читала завещание?

— Какое завещание?

— Завещание старого Анкреда. Она ведь рассказывала тебе про Анкредов?

— Конечно.

— Оно напечатано в сегодняшнем выпуске «Таймс». Взгляни. Это сильный удар по всем ним.

— И что же он такого наделал? — осведомился Аллейн, чувствуя, что у него нет никакого желания разговаривать об Анкредах.

Найджел только усмехнулся.

— Ладно, не тяни. В чем все же дело?

— Задал он им работенку.

— Каким образом?

— Оставил все свое хозяйство этой самой Орринкурт.

Как убедился Аллейн, неохотно просматривая текст завещания, Найджел несколько упростил ситуацию. На самом деле сэр Генри свел долю Седрика к чистому майорату, а также оставил по тысяче фунтов Миллимент, каждому из детей и доктору Уизерсу. Все остальное досталось Соне Орринкурт.

— Да, но… А как же его выступление за ужином и другое завещание! — воскликнула Трой, когда муж показал ей вечерний выпуск. — Думаешь, это была просто шутка? Но ведь в таком случае мистер Рэттисбон должен быть в курсе. Или… знаешь что, Рори, по-моему, тут все дело в летающей корове. Мне кажется, семья стала ему настолько поперек горла, что он пошел к себе, вызвал мистера Рэттисбона и переписал завещание.