Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабушку, как и деда, приходили хоронить учителя.
Юрка опустился на пол, обхватил колени руками. Попробовал кашлянуть. Хоть два пальца в рот пихай, чтобы выблевать пустоту, душившую изнутри. Дед был стержнем в его жизни. Бабушка, как оказалось, всем остальным.
Скрипнуло в коридоре. Старый дом всегда жил своей жизнью, но сейчас Юрка испуганно вскинулся и уставился в черный дверной провал.
Тихо. Только легкий стук крупинок снега по стеклу.
Юрка метнулся в коридор и хлопнул ладонью по выключателю. Пусть будет свет! Везде, во всем доме!
Лампы вспыхивали одна за другой. Последним засветился оранжевый абажур на кухне.
Тут было слишком, непривычно чисто – ни фартука на крючке возле плиты, ни распухшей от вклеенных рецептов тетради, ни блюдца с сухофруктами, которые бабушка любила прикусывать с чаем. После поминок убрались учителя, потом заходила Марья Ивановна, что-то готовила. Звала Юрку поесть, но он отказался. Стоило вспомнить об этом, и рот наполнился кислой слюной.
Холодильник чавкнул, открываясь. Внутри стояла кастрюля с темно-красным борщом. Юрка вытащил мозговую кость и вцепился в холодное мясо, давясь от жадности. Кажется, последний раз он ел позавчера – приторно-сладкая, скользкая кутья падала комьями в желудок.
Затошнило. Юрка сунул обратно в кастрюлю обглоданную кость. Лег тут же, на узкий диванчик, и скорчился, пережидая рези в животе. Дышал медленно, сквозь зубы. Отпустило, и он закрыл глаза. Показалось, всего на пару минут.
Разбудил стук, от которого подрагивало и звенело в раме стекло. Соперничая с зажженными лампами, ярко светило солнце. На полу у холодильника расплылись красные лужицы борща.
Снова постучали. Мужчина по ту сторону окна приложил козырьком ладонь, пытаясь разглядеть, есть ли кто в комнате.
– Иду, – громко сказал Юрка и тут же пожалел об этом.
Видеть никого не хотелось. Вчера заявился Левка Панаргин, долго топтался под дверью, но Юрка не открыл, и Левка ушел, ссутулившись и загребая ногами. Потом кто-то звонил, пришлось выключить телефон.
Юрка медленно прошел по коридору, гася лампы. В сенях отвернулся от вешалки с бабушкиной кофтой и дедовой телогрейкой. Возле порога попались стоптанные коричневые туфли. Чертыхнувшись, задвинул их в угол.
На крыльце стояли двое – пожилой мужчина в темном плаще и ярко накрашенная женщина в розовой куртке. Мужчина снял шляпу, пригладил редкие волосы.
– Здравствуй. Ты меня не помнишь?
– Нет.
– Я когда-то работал с твоим дедом, бывал у вас. На похоронах тоже…
– Я не помню.
Мужчина кивнул:
– Да, понимаю. Мы можем войти?
Юрка нехотя посторонился. Гости прошли в сени, оставляя грязные следы. У полосатого коврика мужчина задержался и снял ботинки. Женщина, помедлив, тоже разулась, оглянулась в поисках тапок, но на полочке нашлись только потертые, бабушкины. Надевать их не стала.
В комнате по-прежнему беззвучно работал телевизор, светилась люстра. Юрка торопливо щелкнул выключателем, а куда сунул пульт – забыл. Выдернул шнур из розетки.
Женщина села к столу, мужчина опустился в дедово кресло. Юрка приткнулся в углу дивана и посмотрел исподлобья.
– Меня зовут Григорий Иванович. Это – Ольга Николаевна, она из соцопеки. Я директор интерната, тут неподалеку, в Черемушках.
– И что? – громко, стараясь перекрыть странный гул в ушах, спросил Юрка.
– Родственников у тебя нет. Один ты не можешь…
Юрка перебил:
– Почему – не могу?
– Видишь ли, – вмешалась женщина, – опеку взять над тобой некому. А раз так, ты должен жить в интернате, по закону положено.
Она говорила, четко артикулируя и округляя глянцево розовые губы.
– Я не пойду в интернат.
– Наслушался всяких ужасов? – спросил Григорий Иванович. – Но знаешь, у нас совсем иначе. Я понимаю, ты не обязан мне верить на слово, но твой дед бывал у нас, мы дружили. А дружба Георгия Константиновича…
Юрка опять не дал договорить:
– Я не боюсь. Я просто никуда не пойду из своего дома.
Женщина рассердилась:
– Но так не положено!
Григорий Иванович посмотрел на нее, и она поджала губы.
– Ты можешь приходить сюда по выходным.
– Мальчик не справится! Частный дом требует ухода. Лучше поселить какую-нибудь молодую пару, они присмотрят, надо что – подремонтируют. И деньги, опять же, не лишние. У меня как раз есть на примете…
– Ольга Николаевна! Что делать с домом, будет решать Юрий.
– Я никуда не пойду. – Он вцепился в подлокотник до боли в пальцах.
– Да кто тебя… – всколыхнулась «соцопека».
Мужчина снова остановил ее взглядом.
– Юра, мне очень жаль, но придется.
– Нет!
– К сожалению, у нас не всегда есть выбор. Разве что – к нам или в другой интернат. Но ты внук Георгия Константиновича, и я постараюсь, чтобы направили именно к нам.
Юрка вскинулся:
– Направили? Так еще…
– Да, бумаги пока не готовы. Я подумал, тебе тяжело оставаться тут одному, и пришел сегодня.
– Уходите!
– Но как же… – кудахтнула женщина.
Юрка встал, прижался лопатками к стене.
– Уходите.
Скрипнуло старое кресло. Мужчина поднялся.
– Я обещал твоему деду позаботиться о тебе. Мне очень жаль, но я вынужден буду вернуться.
– Да хоть с милицией, – процедил Юрка.
Женщина тоже вскочила.
– Вот, Григорий Иванович, а ведь мы говорили! Сначала оформите, а потом забирайте мальчика. Ну и как, оценил он ваши старания?
– Пойдемте, Ольга Николаевна.
Мужчина ухватил ее за локоток.
– Но…
– Прошу вас.
Та фыркнула и скрылась в сенях.
– Юра, я знаю, даже самый лучший интернат не заменит дома. Но так вышло в твоей жизни, что поделать. Вот мой телефон, – Григорий Иванович положил на стол визитку. – Если что, звони. А я постараюсь все сделать быстрее.
Шаги по коридору. Стукнула одна дверь, вторая.
Ушли.
Юрка метнулся через сени и дернул задвижку.
Потом он долго кружил по комнатам, повторяя про себя: нужно защищать свой дом. Нужно! Но как? Что он может? Только вцепиться в косяк, когда за ним придут с милицией.
А потом оказалось, что он стоит перед дверью берлоги. Юрка не заходил сюда с того дня, как нашел во дворе деда. Поднималась бабушка, и он затыкал уши, чтобы не слышать шагов над головой. Сейчас бы все отдал, лишь бы – вернуть.