Ярослав Всеволодович расхаживал по своим покоям уже будучи облаченным в княжеское одеяние, но еще без доспехов и теплых одежд. Князь, судя по всему, только закончил утреннюю трапезу — угодливый челядинец как раз убирал со стола посуду. Ярослав, небольшими глотками прихлебывая из чарки насыщенный квас, смотрелся спокойно и благодушно кивнул вошедшему Мусуду.

— Звал, князь?

— Звал! Вижу, ты уже готов к походу, Мусуд! — заметил Ярослав, окинув татарина пристальным взглядом. — Однако, вот тебе мое княжеское повеление: не ходить тебе с моей дружиной в этот поход, останешься ты на сей раз в Новугороде.

Мусуд вперился в него растерянным взором, не ожидал он такого поворота!

— Позволь спросить тебя, княже! Значит, Александр остается здесь?

— Нет. С чего бы? — последовал ответ. — Олекса отправляется на свое боевое крещение!

Услышав это, растерялся татарин еще больше.

— Вижу, оторопел ты совсем, Мусуд! Ну то и понятно, — проговорил Ярослав почти что мягко, будто даже сочувствуя ему. — Не с того конца я начал разговор с тобой, верный мой вояка! А начать мне надобно было вот с чего! Вчера Александр обратился ко мне с вот какой просьбой: попросил он, чтобы снял я с тебя долг кормильца его и охранителя, а заместо него приставил тебя к младшему брату его, Андрею.

Ярослав говорил истинную правду: вчера, опосля празднества и гуляний, вызвал Александр отца своего на разговор с глазу на глаз и потребовал снять с Мусуда обязанности его кормильца и телохранителя. Удивлен был весьма Ярослав такой просьбой! И еще больше удивился, когда Александр стал настаивать на том, чтобы Мусуд не просто перестал быть его кормильцем, а остался в Рюриковом Городище подле Андрея!

«Что удумал ты, Олекса? Зачем хочешь бравого воина, который сотни ратников стоит, задержать в Новугороде? — спросил тогда князь своего сына с неудовольствием. — Не хочешь видеть Мусуда своим кормильцем, так пусть идет в поход моим воеводой! В бою он мне нужнее будет!»

На что Александр тут же возразил отцу:

«В дружине твоей много славных воинов, батюшка! И много раз ты оставлял Мусуда со мной, обходясь в походах без него. А задержать в Новугороде его я желаю, чтобы не мешал он мне боевое крещение по всем обычаям пройти. Ты и сам знаешь, как трясется он на до мною! Будто я до сих пор дитя малое! Ежели останется он подле меня, то не даст ни мне ко врагу приблизиться, ни врагу до меня дотянуться! Какой же это бой получится? И даже сделай ты его воеводой да поставь подле своего стремени, все равно он ко мне попытается прорваться — и всю сечу мне попортит! Не хочу я этого!»

Князь мысль сына понял, однако, не одобрил её:

«Опять ты задаешься, Олекса! Это первая твоя война и не бывал ты еще в самом пекле сражения, а потому не должно тебе горячиться! Не должно легкомыслие проявлять! На что рассчитываешь ты? Что отпущу я тебя в самую бойню без охраны? Ты — князь! И нельзя тебе оставаться без охраны, ибо во время сечи враг постарается пробиться к стягу, под которым ты стоять должен!»

Но и на то у Александра был заготовлен ответ:

«Да разве сказал я, что без охраны остаться хочу, батюшка? Дай мне хоть сотню охранителей — хоть две сотни! — но только Мусуда от меня удали!»

Не переставал Ярослав дивиться происходящему! Когда-то Александр не позволил Мусуду стать кормильцем Андрея, предпочтя оставить того полностью в своем распоряжении, а теперь так просто отказывается от верного своего наставника и — чего уж отрицать! — ближайшего друга. Что случилось в сердце его сына вдруг? Неужто настолько Олексу задело поражение в шутовском поединке, что затеял Ярослав сегодня меж сыном и его телохранителем? И теперь гордыня затмила разум сына, оттого и поступает он столь опрометчиво, отвергая в важный момент своей жизни защиту столь умелого воина, как Мусуд?

Александр взирал на отца прямым, твердым взглядом — и Ярославу уже было знакомо это! Так сын смотрел, когда окончательно что-то решил для себя и потому готов был стоять на своем до победного конца. Сколько уж раз князь-отец сталкивался с таким вот взором! И с каждым разом становилось Ярославу все сложнее отказывать Александру в его требованиях — уж больно тот наловчился залезать отцу под кожу да уламывать его на свои прихоти! Тем более сложно было князю отказать сыну сейчас, когда благословил владыка Спиридон того быть ратным мужем — а означало это, что отныне сын его уже не отрок, а полноправный мужчина, к чьему мнению отец обязан прислушиваться. А ежели не прислушиваться, то как же Александр сможет ощутить себя мужчиной и князем в полной мере?..

Колебался князь, не зная, какое решение принять! Боролись с нем страх за любимого сына и воинская солидарность. Первое подталкивало его отказать сыну и оставить всё, как было прежде — пущай Мусуд охраняет Олексу и бережет его от любой опасности. Второе диктовало ему, что он, как отец и как воин, должен сделать всё возможное для возмужания сына своего и потому следует ему приветствовать желание Александра перестать прятаться за спиной Мусуда.

Вздохнув, согласился Ярослав с его требованиями!

«Лады, будь по-твоему. Оставлю на сей раз Мусуда в Городище, не отпущу с тобой на войну. Пусть смотрит за Андреем, покуда мы в походе будем, — сказал он сыну и прибавил строго: — Но крепко запомни Олекса: назад слово сказанное не обернешь! Раз отказался ты от Мусуда, то не вздумай потом попросить меня вернуть его тебе в услужение! За прихоти свои отвечать приучайся! Уразумел ли мысль мою?»

«Уразумел, батюшка! Благодарю, что исполнил просьбу мою!» — склонился перед ним в поклоне Александр.

Дав такое дозволение, князь подумал так: хоть и не поедет Мусуд вместе с Олексой в поход, но он, Ярослав, приставит к нему опытного воеводу и лучших ратников для обеспечения охраны. И те оборонят Александра в случае опасности, а сын, в свою очередь, получит возможность почувствовать себя настоящим воином, как того и хотел!

На следующий день, памятуя о данном сыну обещании, Ярослав спозаранку вызвал кормильца сына к себе.

Известие, полученное из уст князя, настолько ошеломило Мусуда, что князь проникся отчасти к тому сочувствием! Ценил Ярослав его и за ратное мастерство и за хитрый ум и за верность — и не одобрял князь решения своего сына. Видно же князю, как тяжко кормильцу узнать, что после почти что шести лет