– Я держал ее в руках, – сказал я как бы в оправдание.

– Держали в руках! Вы держали в рука книгу величайшего эволюциониста нашего времени и не прочитали!

– Обещаю прочесть. Значит, он занимался теорией эволюции…

– В самом широком смысле слова, – гордо подтвердил Цанс, – Его заслуги перед наукой не перечислить. И какой эрудит! Впрочем, для нашей науки это характерно… м-да… Как любознательному ребенку, ему казалось интересным всё: космология, происхождение жизни, языкознание, литература – всё!

Где он видел таких детей? – подумал я.

– А моролинги?

– И в частности, конечно, моролинги. А что тут удивительного? Моролинги – единственное в галактике первобытное общество. Изучая их, мы изучаем происхождение человеческой цивилизации. Я согласен с Брубером, моролингам необходимо обеспечить максимальную изоляцию и самостоятельность, и тогда мы сможем наблюдать общественную эволюцию в чистом виде, без, так сказать, направленных возмущений. В эволюции, скажу я вам, роль возмущений…

– Профессор, – взмолился я, – давайте вернемся к Бенедикту. Как он нашел наследство Лиувилля?

– Да, вы правы, – спохватился Цанс, – мы ушли несколько в сторону. Так вот, после смерти академика, я попросил Бенедикта помочь мне разобраться с его архивом. Тогда уже было известно, что Лиувилль перевел все деньги в банк на одной оффшорной планете. Просматривая архив, Бенедикт обнаружил, что Лиувилль писал воспоминания. Бенедикт внимательно прочитал их и заметил, что в третьей главе академик неожиданно стал отдавать предпочтение словам, начинающимся на букву "П", причем достаточного повода для такого предпочтения Бенедикт не нашел. Предположим, что французский математик Пуанкаре действительно был основоположником математического аппарата, используемого в нашей науке. Предположим, что Лиувилль, выросший, кстати, на Земле, действительно любил отдыхать в итальянской провинции Поджо Сан Лоренцо, на завтрак есть кашу из таро, называемую еще «пои» или «поа», а вечерами читать романы о сыщике по фамилии Пуаро. Но написать, что у юного Пуанкаре была собака породы пойнтер, да еще по кличке По – это, спрашивается, к чему? У Пуанкаре был сенбернар, и звали его не По, а Том. Как сказал Бенедикт, у нормальной французской собаки должно быть нормальное англо-саксонское имя. Бенедикт решил, что все эти несуразности возникли неспроста. Он проанализировал все использованные Лиувиллем слова на букву "П". Открытие он сделал ошеломляющее: в третьей главе воспоминаний Лиувилль умудрился перебрать все слова с двух идущих подряд страниц Всемирной Энциклопедии, причем изданной на испанском языке, хотя сами воспоминания писались по-английски. Номер главы из воспоминаний, номер тома из Энциклопедии и, наконец, номера страниц из Энциклопедии, будучи выписанными один за другим, дали Бенедикту искомый номер счета. Ну не умница ли!

– И это вы называете динамической лингвистикой?! – моему изумлению не было предела.

Цанс расхохотался.

– Нет, упаси боже. Простая наблюдательность и ничего больше. У Бенедикта потрясающе развита интуиция и наблюдательность – качества действительно необходимые для того, кто собирается изучать динамическую лингвистику. Однако его способности не всегда идут ему на пользу.

– Не смотря на то, что наследство Лиувилля он искал для собственной пользы.

– Нет, ну что вы! Он сообщил номер счета поверенному, а уж тот попытался использовать это для собственного обогащения. Суд полностью оправдал Бенедикта. Им двигала страсть к разгадыванию текстологических загадок. Без этой страсти, как и без интуиции, в динамической лингвистике не продвинешься ни на шаг.

– Зато для тех, у кого она есть, находится место в психушке.

– Вам не следует над этим иронизировать, – с неприязнью заметил Цанс.

– Но почему Бенедикт опять туда угодил?

– Потому что очень туда не хотел.

– Поясните.

– Когда полиция пришла его арестовывать, Бенедикт решил, что его снова хотят засадить в клинику. На самом деле, полиция не подозревала, что он на заметке у психиатров, поскольку все документы остались на Земле. Но Бенедикт думал обратное, поэтому оказал, выражаясь полицейским языком, вооруженное сопротивление.

– Молотком по голове?

– Молотком? – переспросил Цанс. – Почему молотком? А, вы про Нострадамуса… Нет, насколько я знаю, он использовал цефалошокер. Был вызван дополнительный наряд полиции, и Бенедикта схватили. Затем суд, медицинское освидетельствование и, как результат, принудительно лечение в психиатрической клинике. Через месяц адвокаты его освободили. Я тоже помог, чем смог…

– Вы имеете в виду восстановление в университете?

– Да. Руководство университета было против, один я мало что сумел бы сделать, но адвокаты не зря ели свой хлеб. Понимаете, по закону, каким бы ни было наказание для преступника, его нельзя лишать возможности получать информацию. Какую именно – закон не оговаривает, следовательно – любую. Закон может ограничивать лишь передвижения осужденного. После того как врачи признали, что Бенедикт не представляет опасности для общества, Фаонский университет автоматически перестал быть для Бенедикта terra prohibita. И его пришлось восстановить, ибо учеба – это и есть получение информации.

Договорив, Цанс мельком взглянул на часы.

– Блестяще! – оценил я проворство адвокатов. – Профессор, если у вас есть еще несколько минут, то не могли бы вы в двух словах рассказать мне, что изучает эта динамическая лингвистика. Я поясню, почему это может быть важно. Два года назад Бенедикт расшифровал секретный банковский код. Деньги были фактически ничьи и поэтому, кроме как от правосудия, Бенедикт ни от кого не пострадал. Теперь же убит талантливый программист, с которым у Бенедикта были какие-то общие – пускай научные – интересы. Если научные – значит, касающиеся динамической лингвистики. Извините мое невежество, но не могло ли произойти так, что Бенедикт и Корно, используя эту науку, расшифровали какие-то финансовые документы, затрагивающие интересы, ну скажем, «Виртуальных Игр» – это я так, для примера, – оговорился я, заметив, как Цанс при упоминании «Виртуальных Игр» вдруг вздрогнул и затеребил брови. – В общем, я надеюсь, вы поняли мою мысль: фундаментальная наука не всегда только тратит деньги налогоплательщиков, иногда она помогает их зарабатывать. Так вот, применительно к динамической лингвистике…

– Нет, только не она! – сказал Цанс с обидой в голосе. – Конечно, после того случая, мне трудно ручаться за Бенедикта, но за науку я ручаюсь головой. Динамическая лингвистика – невиннейшая из наук! Бенедикт работал – как это не смешно для вас звучит – с первобытными мифами, а не с финансовыми документами. Он сравнивал мифы, и определял динамику возникновения одного мифа из другого. В двадцатом земном веке схожие вопросы изучал структурализм, выросший из структурной лингвистики. После введения математических методов родилась новая наука, которая стала изучать не только структуру, но и динамику в широком смысле текстов. Динамизм – название неудачное, поэтому науку назвали динамической лингвистикой. – Он допил воду и поднялся. – Вас успокоило мое объяснение?