Давид прошел в последний выставочный зал и там, подавленный его размерами, увидел последнее полотно: торжествующее, полное ощущения победы. Его старший сын Исаак обязательно захотел бы разложить по полочкам символизм, обсудить то, как художник отдельными красками создал ощущение надежды, разобрать с отцом каждый квадратный дюйм картины. А Бен по-прежнему скользил бы где-то далеко по начищенному полу.

Израильтянину захотелось ударить по холсту кулаком, словно именно он был виноват в том, что он подумал о своих детях. На самом деле перед ним было лишь романтичное изображение войны, мира, смерти и торжествующей жизни.

Почувствовав, что кто-то вошел в зал у него за спиной, Давид обернулся и увидел, как к нему приближается молодой парень с черным нейлоновым рюкзачком.

— Кажется, вы забыли вот это в предыдущем зале. — Парень говорил по-английски с сильным акцентом, но все же достаточно понятно.

— Какой я растяпа! — громко произнес Ялом. Наверное, именно такой должна была быть реакция человека, забывшего свои вещи. — Свет?.. — Он начал это как оправдание, но получился вопрос.

— Да, свет. — Парню было лет двадцать: прыщавое лицо, жесткие черные волосы до плеч. На нем были рваные джинсы и мятая серая футболка, но кроссовки у него были чистые. — Говорят, перегорел предохранитель. Наверное, вы так испугались, что забыли свою сумку.

— Да.

Протянув руку, журналист взял предложенный рюкзачок. Тот оказался легким. Давид занимался этим вопросом и знал, каким мощным взрывчатым веществом является семтекс и как мало его нужно. Для того чтобы взорвать «Боинг-747» рейса «Пан-Американ-103» потребовалось всего двести граммов[20]. Это было символом всего мирового зла. По крайней мере, на картинах здесь, в замке, враги были в черных одеждах и в открытую мчались на тебя, размахивая мечами, так что не составляло труда определить, кто есть кто. Давид закинул рюкзачок на правое плечо. Все зло в мире весило меньше фунта и находилось в этом рюкзачке.

— Вам следует быть более осторожным, — предупредил его посланец.

Был ли в его словах какой-то скрытый смысл? Предостережение? Давид не мог прочитать непроницаемое выражение на лице парня. Тот ждал, с вызовом смотря на журналиста. «Наивный дилетант», — красноречиво говорила его снисходительная усмешка. До Давида вдруг дошло, что сделка еще не завершена.

— Мне бы хотелось вас отблагодарить. За то, что вы нашли мою сумку.

— Отказываться не буду. — Парень искренне улыбнулся, словно речь шла о чем-то совершенно естественном.

Ялом подготовил купюры так, как и было предписано: четыре по сто евро, с обеих сторон прикрытые бумажками по десять евро. Камер видеонаблюдения не было, но если кто-то и обратит внимание на передачу денег, то увидит только десятки. Такие маленькие деньги за то, чтобы уничтожить так много…

— Пожалуйста, примите это в знак моей благодарности.

Пока парень убирал деньги в карман перед последним из героических творений Мухи, Давид вышел из галереи, размышляя о том, как гигантское полотно отбрасывает тень на посланника смерти, и о том, что этот образ можно будет использовать в статье, посвященной этой саге. Он даже знал, куда его вставить: в начало конца.

На улице моросило, и Ялом с тоской подумал о долгой обратной дороге под дождем на взятой напрокат машине, которой пора было отправиться на покой еще сто тысяч километров назад. Открыв дверь, он сел за руль и осторожно положил рюкзачок на сиденье рядом. Если за ним следили, сейчас было не время заглядывать внутрь, но Давид не мог удержаться.

Он сам не мог сказать, что он ожидал увидеть. Коричневую оберточную бумагу? Плотный конверт? Все, что угодно, кроме веселой блестящей фольги, украшенной изображениями праздничного торта с белыми свечами. Журналист горько усмехнулся. Это путешествие началось с праздничных именин, и завершится оно бомбой, завернутой как подарок на день рождения.

Вена, Австрия

Понедельник, 28 апреля, 12.48

Общество памяти было открыто всего пятнадцать минут, когда доктор Эрика Алдерман, приехавшая, чтобы пообедать с Фремонтом Брехтом, застала его в салоне прикованным к экрану телевизора.

— Вы должны это посмотреть, — даже не поздоровавшись с ней, сказал он. — Шкатулку с играми только что украли.

На экране Джереми Логан, стоя перед художественным салоном «Доротеум», объяснял журналисту, как грабители, использовав для отвлечения внимания дымовую шашку, похитили антикварную шкатулку с играми. У него за спиной полицейские и пожарные машины продолжали нагнетать обстановку мигающими огнями и завыванием сирен. В стороне стояла Меер; ее волосы до плеч были растрепаны, а в широко раскрытых глазах застыло затравленное выражение. Воротник ее белой блузки был испачкан, а на пиджаке болталась на ниточке черная пуговица.

— Проклятие, Фремонт! — взорвалась Эрика. — Ну, сколько еще нужно звонков, чтобы вы, наконец, сделали хоть что-нибудь! Кто-то шпионит за нами, подслушивает каждое наше слово…

— Вы забыли про газетную статью. Связь с Бетховеном превратила и шкатулку, и письмо в желанную добычу для воров.

— Три попытки ограбления и двое убитых ради бетховенских реликвий? Я так не думаю. Кто-то действует безжалостно и решительно, что, на мой взгляд, объясняется тем, что этому человеку что-то известно.

— Нам надо будет просто быть более безжалостными и более решительными, — сказал Фремонт. — Не беспокойтесь. У меня нет ни малейшего желания отдавать шкатулку кому бы то ни было. Я говорил об этом с самого начала.

— Но как нам ее получить, если она больше не продается? — озадаченно спросила Эрика.

— Мы найдем того, кто украл шкатулку, — небрежно промолвил Фремонт. — И в свою очередь украдем ее.

Понедельник, 28 апреля, 12.54

Во временной штаб-квартире «Глобальной службы безопасности», развернутой на втором этаже Венского концертного зала, Билл Вайн следил за маленьким красным кружком, который медленно передвигался по карте Чешской Моравии на экране одного из шести компьютеров. На втором экране такая же красная точка остановилась у западной границы Сербии. На третьем еще одна застыла в центральной части Словакии.

— Нет, у нас до сих пор нет никакой информации относительно того, какое именно взрывчатое вещество было приобретено во время этих трех сделок, — доложил Вайн Тому Пакстону. — Эта информация должна поступить позже, и я сразу же дам тебе знать.