Среди сотен офицеров всех рангов из числа немцев обеих провинций в XVI–XVIII веках выделяются как минимум 16 фельдмаршалов. Наиболее известными среди них являются: родившийся в 1584 году в Лифляндии и доставивший тело Густава Адольфа в Стокгольм Герман Врангель, его появившийся на свет в браке со шведкой выдающийся сын генералиссимус Карл Густав, родившийся в 1633 году в Финляндии генерал-штатгальтер шведских провинций в Германии граф Юрген Меллин, родившиеся соответственно в 1623 и 1626 годах в Ревале двоюродные братья Отто Вильгельм и Фабиан фон Ферзен. Кроме того, в Швеции осело немало выходцев из Прибалтики, внесших свой вклад в придание немецкой крови шведскому дворянству.

Многократно возросла в Прибалтике и численность нового дворянства, не всегда имевшего немецкое происхождение. Это были шведы, шотландцы, французы и реже русские. Но встречались также осевшие в крае выходцы из немецких городских семей, посвященные в дворянство шведами. Причем такие новоиспеченные дворяне на удивление быстро смешались с местными старинными родами. И хотя в шведские времена знатные люди в Лифляндии и Эстляндии еще не образовали замкнутое общество, они все же приобрели общие для них черты, характеризовавшиеся осознанием принадлежности к одному сословию и, в отличие от шведских вельмож, стремлением к сохранению старых политических традиций.

Образцовость в поведении и осознание себя в качестве направляющей силы общества – вот те черты, которые определяли жизненный уклад всех европейских знатных родов. И ярким отражением такого являлось принятие Рижским городским советом в 1660 году требования о том, что его членами отныне могли являться только такие люди, дворянство которых подтверждалось шведской короной. В результате магистрат, состоявший ранее из «почтенных» и «добропорядочных» граждан, превратился в организацию представителей «дворянских» и «благородных» кругов. Причем шведская корона такую практику всячески поощряла, щедро раздавая дворянские грамоты в надежде ослабить политические позиции старой и уверенной в себе местной знати. Однако увеличение числа знатных людей только способствовало укреплению дворянства, что свидетельствовало о прочности этого социального слоя, сформировавшегося в Средние века.

Характерное для идеалов барокко стремление к величию и пышности в XVII столетии нашло свое отражение в повсеместном расцвете сословного самосознания, что привело к бесконечным конфликтам разного рода условностей в соблюдении этикета знатными людьми и горожанами, купцами и ремесленниками, пасторами и учителями и даже между самими служителями церкви. Непрестанное следование предписаниям соответствующего дресс-кода и запретам на расходы, не соответствующим занимаемому положению в обществе, отмечавшееся в Риге, Ревале и в Эстляндии в целом, свидетельствует о том, насколько сильным у людей было желание красочного самовыражения. Оно же говорит и о том, сколь разносторонней и уютной стала жизнь. Не случайно один житель Нюрнберга, путешествовавший в 1660-х годах по Лифляндии, пришел к такому выводу: «В целом Лифляндия представляет собой настоящий цветущий край». И это понятно, ведь в мирные десятилетия второй половины XVII века рост своего благосостояния ощущали представители всех сословий без исключения.

Конечно, наблюдались и сословные конфликты, причиной которых являлись реальные противоречия. Так, антагонизм между городом и деревней проистекал в основном из сельского имущественного права и вопросов подсудности знатных людей в городах. Устранить же его в Лифляндии стало возможным только в XIX веке, и то лишь частично. Как бы то ни было, в процессе постоянно уменьшающегося представительства сословий в ландтаге Лифляндия сохраняла память о прежней старолифляндской конфедерации, тогда как в Эстляндии дворянство со своим проистекавшим из старого мантага ландтагом от города Реваль стояло особняком.

Экономика городов по-прежнему основывалась на зарубежной торговле сырьем, которая в XVII веке полностью зависела от Голландии. Нидерланды держали в своих руках практически все судоходство – из ста кораблей, выходивших в Рижский залив из Риги в 1600–1657 годах, девяносто принадлежали голландцам. Сама же Рига, на которую некоторое время приходилась треть всех ввозимых и вывозимых шведских товаров, была намного больше и богаче Стокгольма и вообще самым большим городом Шведской империи. Ее постоянные доходы обеспечивались в первую очередь за счет экспорта – поставок льна, пеньки, конопли, льняных семян и зерна, привозимых с Востока и из Лифляндии. В результате связанных с этим продленных сделок Рига превратилась в такого же банкира Литвы и Белоруссии, каким был Данциг для Польши.

Капитал рижских купцов полностью зависел от Востока, поскольку связи с Западом перехватили хорошо ориентировавшиеся в рынках и имевшие на них свои склады голландцы. Шведские власти, конечно, неоднократно и различными средствами пытались способствовать работе своих судоходных компаний в прибалтийских городах, но ликвидировать голландскую монополию в этом вопросе так и не смогли.

В Эстляндии в приобретении кораблей, предназначавшихся для дальних перевозок, принимали участие и знатные люди. При этом шведская торговая политика преследовала меркантильные цели, пытаясь пробить дорогу для своих производств, оживить транзитную торговлю и привлечь в страну богатых иностранных купцов. Какое-то время даже казалось, что шведам удалось перебить торговлю англичан и голландцев с русскими, шедшую через Архангельск, и переключить ее на балтийские порты. Один активный коммерсант (Микаэль Паульсен) в середине столетия первым организовал даже крупную компанию по торговле русскими и восточными товарами, в том числе и персидским шелком.

В соответствии со своей величиной и общим значением в 1632 году Рига получила статус «второго», а Реваль – «третьего города» в империи. Причем времена шведского господства благодаря городским постройкам в архитектурном стиле ренессанс и барокко оставили в Прибалтике глубокий след.

Так, в Риге среди прочих строений в 1620 году по данцигскому образцу было возведено здание «Дома черноголовых» с выполненным в стиле ренессанс фасадом, а во второй половине того же века по проекту выходца из Эльзаса архитектора Руперта Бинденшу свой барочный фасад с тремя богато декорированными порталами и очень высокой стройной трехэтажной башней получила церковь Святого Петра. В том же XVII веке свое барочное завершение обрели многие башни в Ревале.

Особого расцвета достигла во второй половине столетия маленькая Нарва, в которой в 1650 году осевшие в городе русские купцы имели экономический приоритет. О его процветании говорит динамика количества входивших и выходивших из него кораблей. Если в 1672 году их число составляло 62 (по другим данным, 57), то в 1699 году оно возросло до 213 (204) судов. Из Нарвы был организован и экспорт русской древесины, развозившейся по прибалтийским портам. Причем одним из основателей этого вида бизнеса являлся крупный предприниматель Юрген Тундер, ставший позднее бургграфом.

После пожара в 1659 году город был отстроен вновь в своем каменном многообразии форм, приобретя характерный только для северной Прибалтики стиль. Причем немалая заслуга в этом принадлежала архитектору из Нюрнберга Георгу Тойффелю, придавшему постройкам черты южно– и западногерманского ренессанса. Венцом подобного строительства, в котором участвовало богатое германское купечество, явилось возведение монументальных зданий новой ратуши и биржи, сочетавших в себе формы классицизма и барокко, что вообще было свойственно для времен каролинского единовластия[182] в Швеции.