— Я хочу сказать, что Островский обязательно кого-нибудь обвинит в своём крахе — ему нужно найти виноватого, — объяснила Агата Андреевна. — Недобитая жертва спаслась, чем взяла над преступником верх и унизила его, а «крестница барона Тальзита» разрушила весь его мир. Кроме мести, Островскому сейчас нечем жить. Подумай сама, какую цель в жизни он может придумать после такого удара?

— Отомстить! Но я бы в его положении, когда б отошла, все-таки подумала о будущем. Можно службу найти или жениться на богатой.

— Вот именно, что «когда б отошла», а на это нужно время. Деньги у Островского есть: имение он умудрился продать и пока может позволить себе дорогую игрушку — месть.

— Нужно бы предупредить девушек, — забеспокоилась Аннет. — Может, ты им напишешь?

— Ты же видела, как барон скрывает их имена. Я его понимаю: малейшее пятно на репутации — и барышне не найти достойной партии. Я сделала по-другому: написала Тальзиту, изложила своё мнение и попросила барона переслать письмо родителям или опекунам «крестницы». Я уверена, что пострадавшие девушки сейчас держатся вместе, так что одна предупредит другую.

— Ну и прекрасно! — обрадовалась Аннет. — Надеюсь, теперь бедняжек защитят.

За разговором время пролетело быстро, и экипаж уже катил по Покровке. Впереди засияли на солнце все тринадцать глав Успенского храма, Аннет перекрестилась и неодобрительно покосилась на кузину, не сделавшую того же, но всё-таки решила не обострять отношения своими нотациями и просто сказала:

— Вот и храм! Приехали…

— Я оставлю тебя в храме, а сама поговорю со старостой, — заявила Аннет и, заметив удивленный взгляд Орловой, объяснила: — Я обещала серебро на оклады, а староста должен был посчитать, сколько всего нужно.

Анна Алексеевна проводила кузину по лестнице на высокую паперть, а потом открыла дверь в храм.

— Побудь здесь, я скоро вернусь.

Агата Андреевна вошла в прохладную тишину. Служба кончилась, народу осталось немного, и фрейлина медленно двинулась к царским вратам, любуясь красотой своей любимой московской церкви. Но обычное умиротворение так и не наступило, Орловой почему-то вспомнились взорванные башни Кремля и торчащие из-за них развалины Арсенала. Храм Успения и впрямь уцелел лишь Божьим Промыслом.

— Господи, спасибо, что Ты уберёг это чудо от разграбления и уничтожения, — тихо сказала Орлова и, прикрыв глаза, стала молиться.

Шум быстрых шагов испортил таинство момента: молитвенный настрой сразу же исчез. Агата Андреевна оглянулась и оторопела: с немыслимой для знатной дамы прытью по церкви неслась кузина. Подлетев, она схватила Орлову за руку и зашептала:

— Господи боже! Агата, ты не поверишь, что случилось! Церковного старосту обвиняют в убийстве собственной кухарки. Ты можешь в это поверить?

Вцепившись в локоть Орловой, Аннет потащила кузину к дверям.

— Идём скорее! Ты должна поговорить со старостой, пока его не увели. Он — управляющий купца Сверчкова. Понятное дело, что и вороватый, и своей выгоды не упустит, но всегда — в разумных пределах, не более чем у других, а уж для церкви староста в доску разбивался. Я была в нем уверена, а тут такое…

Графиня протащила Орлову через паперть к лестнице. Они спустились по крутым ступенькам и вошли в двери маленького двухэтажного дома, прилепившегося к основанию колокольни. Сразу с порога кузины попали в большую комнату, где толпились трое или четверо городовых. Из-за их спин Агата Андреевна разглядела злобную сухопарую женщину в тёмном платке. Потом откуда-то снизу донеслись рыдания. Орлова выглянула из-за плеча городового и увидела катающегося по полу толстяка с седеющей бородой. Делал он это, как видно, уже давно — прежде чёрная его поддевка стала от пыли абсолютно серой.

— У-у-у! — выл толстяк. — Христом-Богом клянусь, не убивал я!

Далее опять последовали рыдания. Разъяренная Аннет протолкалась вперёд и гаркнула на старосту:

— Молчать! Прекрати, Иван!..

Толстяк от неожиданности замер и перестал выть, а потом, причитая, как баба-кликуша, пополз к ногам графини:

— Ваше сиятельство, да скажите им, что это не я… Ни при чём я здесь… Это всё жилец наш Сидихин! С ним Параскева путалась, он её и грохнул на прощание… Рассчитался со мной и вид сделал, что уезжает, а сам вернулся и зарезал кухарку.

Полицейский пристав, до этого с вальяжностью начальника расположившийся за столом, при виде вошедших дам мгновенно вскочил, вытянулся по стойке смирно и обратился к Аннет:

— Вы знакомы с этим человеком, ваше сиятельство?

Сразу стало понятно, что графиню Орлову-Чесменскую в Москве не только знают, но и уважают. Впрочем, это было в высшей степени справедливо… Фрейлина навострила уши и скользнула вперед, чтобы не пропустить ни слова. Анна Алексеевна с достоинством заявила:

— Да, я знаю Ивана. Он — лучший церковный староста Москвы. — На этом терпение графини кончилось, и она с раздражением спросила: — С чего вы решили, что такой человек способен убить?

— Да собственная жена на него показала, — вздохнул пристав, — перед иконами поклялась.

— Я не о том клялась! — закричала сухопарая баба.

Глаза её сверкнули бешеной злобой, и Орлова спросила себя: что же такое натворил церковный староста, чтобы собственная жена так его возненавидела? Испепелив поднявшегося с пола мужа презрительным взглядом, старостиха уточнила: — Я сказала, что знаю о его шашнях с кухаркой, больше ничего…

Повисшая тишина оказалась настоящим подарком — Орлова наконец-то смогла задать свой вопрос. Она обратилась к злобной хозяйке дома:

— А с вашим жильцом у кухарки тоже шашни были?

— А как же! Эта шалава ни одного мужика не пропускала…

Поняв, к чему клонит кузина, в разговор вступила Аннет:

— Вот видите! У жильца тоже мог быть мотив, чтобы убить свою любовницу. Когда уехал этот мужчина?

— Да сегодня же, матушка, сегодня и убыл! — вскричал подозреваемый. — И часа не прошло, как за ним дверь закрылась, а тут уж и Параскеву нашли. А я в храме был, оклады считал к вашему приезду.

— Да, он обещал мне сделать окончательный расчёт по серебру, — подтвердила Орлова-Чесменская.

— Вот-вот, именно так, ваше сиятельство! Я всё подсчитал, у меня записано…

Староста вытащил из кармана сложенный в несколько раз листок и протянул его графине. Та развернула, увидела схему размещения икон, а около каждого из нарисованных квадратиков стояла цифра. Графиня протянула листок приставу и подтвердила:

— Именно этой бумаги я и ждала.

По лицу полицейского было видно, насколько он не рад вмешательству. Впрочем, пристава можно было понять: рушилось уже, казалось бы, удачно завершённое дознание. Орлова обратилась к хозяевам дома:

— Повторите фамилию жильца.