– Живым ты мне нравишься больше. Только…

– Да?.. – спросил он после минутной паузы.

– Ты временами меня пугаешь. Смотришь так, словно готов вцепиться зубами и откусить кусок… Но кажется, в твою эпоху на Земле уже не занимались каннибализмом?

Пригасив голодный блеск в глазах, Дарт поклонился.

– Во всяком случае, не ели столь прекрасных дам. Мои извинения, госпожа… мои манеры отвратительны… Во всем виновато то проклятое ядро – вышибло из меня остатки учтивости. В нем-то все и дело – в ядре и долгом воздержании.

– Воздержание… хмм… Я слышала иное – и о тебе, и о других разведчиках.

Он потупил взор. В сказанном имелась доля истины: для женщин Анхаба разведчики были весьма привлекательной и редкостной экзотикой. Конечно, те из них, которые не занимались бесконтактным сексом, не размножались почкованием и не метали икру. Антропоморфность роли не играла, если учесть способности анхабских дам; для радостей соития они могли превращаться в паучих, в гусениц с шестью ногами и даже в ракообразных.

– Эти слухи сильно преувеличены, – в смущении буркнул Дарт. – Слухи, сударыня, такая же зыбкая материя, как потусторонний мир: желаемое выдается за действительное, действительное гиперболизируется… Как выяснить правду? Как отделить ее от вымысла?

Констанция улыбнулась.

– Со слухами я разбираться не возьмусь. Но мир, который ты называешь потусторонним… о нем можно кое-что узнать.

– Но от кого? Мы выяснили, что реанимированный покойник – плохой свидетель… Кто же тогда поможет тебе? Духи? Призраки? Неприкаянные души?

– О нет – живые люди! Спектр человеческих возможностей очень широк, мой генерал. Ты знаешь, что есть храбрецы и трусы, глупцы и мудрецы, скупцы, стяжатели и те, кто наделен благородной щедростью… Есть способные любить и лишенные этого дара, есть алчущие власти и равнодушные к ней, есть играющие со словами, звуками, образами, способные сложить из них повесть, мелодию или картину, есть видящие изнанку реальности – ту, что таится за формулами и законами, которыми мы описываем мир… Все это есть или было… Так отчего же не появиться великим гениям c необычайной ментальной чувствительностью?

Дарт недоверчиво хмыкнул.

– Ты говоришь, мон шер ами, о ведьмах и колдунах, творящих чудеса?

– Нет, о разумных существах, умеющих предвидеть будущее и помнить о далеком прошлом. Но это не все их таланты: иным понятна неизреченная мысль, иные могут разглядеть, что спрятано за преградой, иные – влиять на других, вызывая приязнь, ярость, страх и прочие сильные чувства. Или внимать божественным откровениям и слушать речи умерших – тех, кто давным-давно стал прахом, а значит, приобщился к Великой Тайне Бытия.

– Колдовские штучки, и на Земле исход у них таков: топор или костер! – с неодобрением пробормотал Дарт, перекрестившись. – Именно костром и топором кончались все беседы с мертвецами, лживые пророчества ясновидцев и их попытки влиять на королей… Не обижайся, моя прекрасная госпожа, но это бредни.

– Ты так думаешь? – Она отступила на шаг, ее глаза внезапно расширились и потемнели, и Дарт словно упал в них – одновременно в оба, раздвоившись или даже растроившись, поскольку часть его – неведомо какая, но, несомненно, видящая, слышащая, осязающая, – присутствовала в зале. Он падал – и видел напряженное лицо Констанции со сдвинутыми бровями; летел в пустоту – и слышал ее глубокое дыхание и шелест платья; он как бы исчез из мира реальности, но ощущал ее сладкий аромат. Он жаждал ее! Он знал, что любит эту женщину, и это чувство становилось все сильнее и сильнее, порождая желание, такое неистовое и жгучее, что Дарт сумел замедлить свой полет, соединить разорванные части воедино и сделать первый шаг – к ней, желаемой с яростной страстью неукротимого зверя.

Кажется, она была где-то рядом… Найти, схватить, подмять!.. Скорей! Немедленно! Он рухнул на колено, вытянул руки, ловя край ее платья, и глухо, нетерпеливо застонал.

В этот момент его окатило холодом. Ледяной ветер ярился у Дарта в голове, беззвучный и вроде бы неощутимый, но его порывы сдували мираж наваждения; он снова владел собой, он был человеком, а не зверем, сжигаемым похотью. Пошатываясь, он встал и вытер пот со лба; потом бросил хмурый взгляд на Констанцию.

– Зачем? Зачем ты это сделала?

– Разве ты не желал убедиться? Вот крохотная часть искусства, которую мы, фокаторы Ищущих, наследовали от ориндо… Тебе ведь хотелось узнать об их тайнах? Не об этом ли ты спрашивал в прошлый раз? – Ни капли раскаяния, отметил Дарт, – наоборот, ее глаза смеялись. Лукаво посматривая на него, она добавила: – Наш маленький опыт мог бы не получиться, если б ты не был к нему подготовлен и не испытывал должных чувств. Я не способна вызвать желание в том, кто меня ненавидит.

– И потому ты приняла обличье дорогой мне женщины? – все еще хмурясь, поинтересовался Дарт.

– Возможно. Да, возможно, но не только по этой причине. – Она сделала изящный жест, будто подводя черту под сказанным, и промолвила: – Итак, мы говорили о гениях, одаренных редкостным талантом, о существах, способных контактировать с иной реальностью и потом что-то рассказать о ней, пусть искаженно, субъективно и неполно. Кто же они для нас? Для тех, кто исследует ту скрытую от глаз реальность? По сути, живые приборы, единственный способ заглянуть за грань… – Выдержав многозначительную паузу, она сказала: – Ты понимаешь, за какую?

– Грань между жизнью и смертью?

– Да.

Наступило молчание. Может быть, Констанция ждала его вопросов, может быть, давала время освоиться с мыслью о необычном и примириться с ней. Дарт, однако, испытывал не потрясение, а любопытство. Ум его требовал доказательств более веских, чем «маленький опыт», произведенный только что над ним. В конце концов, сей опыт ничего не значил – дар соблазнять присущ красивым женщинам, как запах соли – морскому бризу. Но бриз еще не ураган, и различаются они не меньше, чем тайна женского кокетства и странствие в загробный мир.

Он следил, как меркнет закат на экранах, как темнеют анхабские небеса, и, дождавшись, когда над степью загорелись первые звезды, произнес:

– Эти гении с редкостным даром – те, что слышат откровения… есть ли они среди Ищущих? Здесь и сейчас? Может быть, они – фокаторы? Такие же, как ты?

По губам Констанции скользнула слабая улыбка.

– Такие люди были в древности среди ориндо, если верить хроникам и их священным книгам. Очень немногие имели сильный дар – двое-трое в поколении, один на двести-триста миллионов… Теперь нас слишком мало, чтоб породить подобное чудо. Мы, фокаторы, лишь тень былого, хранители частицы прежних знаний. Обучение и тренировка, тренировка и обучение, плюс крохотный природный дар – вот все, чем мы располагаем. Мы чувствуем намерения людей и иногда, в благоприятных случаях, способны повлиять на них и подготовить к определенному деянию… Не так уж мало, верно? – Она вздохнула, подняв глаза к сиявшим на экране звездам. – Но нам не услышать голоса иных миров – не тех, что светятся над нами, а пребывающих за гранью. Мы, анхабы, пропустили свое время… Казавшееся важным в эпоху Плодоношения теперь выглядит детской игрой… Удивительно, правда? Мы раскрыли множество тайн, побывали на звездах, породили искусственный разум, но доискаться главного желаем лишь сейчас – в эру заката, когда мы малочисленны, бессильны и нет среди нас способных слышать откровения…