– Я был внутри? – он показал глазами на цветок.

– Немного пользы остаться снаружи, – пробормотала Нерис, и только сейчас он заметил, как осунулось и побледнело ее лицо. – Цветок Жизни исцеляет даже полумертвых, если они сообразят, что нужно лезть в него, а не пялиться с раскрытым ртом. – Она вздохнула и добавила: – Говорят, что Дети Элейхо купались в этих Цветах и поглощали их сок, не нуждаясь в иной пище. Да и как они могли бы есть плоды? У них ведь не было зубов…

«Кожное питание», – мелькнуло в голове Дарта; он кивнул в сторону деревьев, увешанных оранжевыми дынями, и поинтересовался:

– Тогда зачем же это? Если они не ели плодов?

Нерис с важностью коснулась раята на своем виске, мерцавшего как маленькая звездочка.

– Клянусь Предвечным, ты не слишком догадлив, маргар! Плоды, разумеется, для нас. Для тех, кому Дети Элейхо оставили этот мир. Ешь!

– Я сыт, моя мудрая госпожа. – Он поднялся и стал одеваться, озираясь по сторонам. Цветок, пламенеющий во мху, притягивал его взоры. Поразительно! Один огромный цветок – ни стебля, ни листьев… Но корень, наверное, есть… Он отвлекся от мыслей о магическом Цветке и спросил: – Это место далеко от берега?

– Надо идти от желтого времени до зеленого.

Три-четыре лье, решил он. Неблизко!

– Как ты меня сюда дотащила? Или я шел сам?

– Шел? С такой вот дыркой в животе от дротика трехглазых? – Нерис продемонстрировала ему ладонь. – Ты истекал кровью, глупый маргар! Ты был на шаг от смерти! – Она вдруг всхлипнула, но прикусила губу и справилась со слезами. – Думаешь, ты в самом деле дважды рожденный? Думаешь, что ты умнее просветленной ширы? Можешь не слушать ее и лезть в любую драку?.. А ты ведь поклялся меня защищать!

Дарт застегнул пояс, присел рядом и обнял ее за плечи.

– Ты веришь Предвечному Элейхо?

Молчаливый кивок.

– И веришь, что он посылает правдивые сны?

Она кивнула снова.

– Значит, случилось то, что должно было случиться. Я дрался, защищал тебя и пал от сотни ран, как предсказала ты, блистательная шира. И ты меня спасла… Все, как в вещем сне, не так ли? – Он нежно коснулся спутанных локонов. – Кто мы такие, чтобы противоречить Элейхо? Воля его – закон, и это понятно даже глупому маргару.

Нерис всхлипнула и прижалась щекой к его груди.

– Так как же ты дотащила меня?

– Бхо… тебя нес бхо… носильщик… вот этот… – Она показала дрожащей рукой на паука, все еще дергавшего лапами.

– Откуда он взялся?

– У меня были зерна… два зерна, плохие, старые… бхо получился слабый, но все же он тебя донес. Теперь умирает…

Дарт повернул голову и осмотрел паукообразную тварь. Выглядела она не лучшим образом. По правде говоря, совсем паршиво.

– Жаль, если такое случится с нашей лодкой, – пробормотал он. – Где-нибудь посреди реки, в стае зубастых чудищ…

– Лодка – из хорошего зерна, – возразила Нерис. – Проживет еще много циклов. Двести или триста…

– Это предел?

– Нет. Если зерно хорошее и если пользоваться бхо не слишком часто, дочь может унаследовать его от матери, внук – от деда. Такой бхо не умирает сразу. Жизненная сила его слабеет на протяжении долгого времени.

«Жизненная сила, – подумал Дарт, глядя на паука. – Энергия… Конечно, в этих зернах должен быть запас энергии! Энергии, хранившейся миллионы лет… Может быть, такой же, что сосредоточена в ферале… Она передается бхо, и механизм функционирует, пока запас ее не исчерпан. Но механизм ли? Скорее квазиживое существо, подобное Голему и Марианне. Только не мыслящее, не говорящее, а приспособленное для конкретных дел. Плыть или таскать… Что еще?»

Он лег, чувствуя, что тяжесть возросла и что вместе с ней наплывает дремота. Сумрак сгустился, где-то вверху по листьям забарабанили первые капли дождя, и лес наполнился ночными звуками – попискивали и суетились птицы, кто-то возился в листве, скреб кору когтями, потом – далеко и протяжно – завыл неведомый зверь. От Цветка распространялось слабое немигающее сияние; сейчас он казался вырезанным из розового коралла.

Нерис вытянулась в мягком мху.

– Как я устала… спать… – расслышал Дарт и, наклонившись к ней, шепнул:

– Спи. Я посторожу.

– Нет… не надо… – глаза ее закрылись. – Тут, у Цветка, безопасно… спи, Дважды Рожденный… нам ничего не грозит…

Дождь успокоительно шелестел в древесных кронах, деревья застыли будто стражи в меховых одеяниях, от Цветка потянуло слабым ароматом, но уже не запахом ладана, а чем-то резким, свежим, похожим на йодистые морские испарения. Не он ли отпугивает животных?.. – подумал Дарт, но не успел закончить мысль, как веки его отяжелели.

* * *

Снов он не видел и проснулся, как обычно, рано. Что-то теплое, мягкое прильнуло к его плечу, крохотные острые зубки царапали кожу, потом он почувствовал укол и услышал довольное сопение, исходившее от Броката, – тот завтракал. Пришлось подождать, когда зверек насытится. Затем Дарт сел, скрестив ноги, повертел головой, чтобы размять затекшую шею, и осмотрелся.

Все было мирно и спокойно. Деревья в предрассветном сумраке казались отлитыми из потемневшего серебра, в пространстве меж ними сгущались фиолетовые тени. Его кинжал и шпага лежали на расстоянии протянутой руки, за ними громоздился мешок с привязанным к нему скафандром, а по другую сторону негромко посапывала Нерис. Бхо-носильщик, валявшийся в центре поляны, уже перестал дергаться и будто бы осел, расплываясь грудой протоплазмы. В слабом свете, исходившем от Цветка, Дарт видел только смутный бесформенный контур и торчавшие во все стороны ноги-щупальца. В лесу царила чуткая тишина – ни возни в древесных кронах, ни писка птиц, ни далекого тоскливого воя.

Он встал, пошарил в карманах скафандра, вытащил маленький цилиндрический контейнер и подошел к Цветку. Лишь рядом с ним стало понятно, как он огромен – овальная чаша высотой по грудь, которую с трудом обхватили бы четверо мужчин. Дарт заглянул внутрь, омочил пальцы в розоватой жидкости, попробовал на вкус – она оказалась слегка кисловатой и пахла на этот раз недобродившим виноградным соком. Наполнив контейнер, он повернул кольцо в его основании, и герметичная крышка захлопнулась с легким щелчком. «Как знать, возможно, этот бальзам станет не менее ценной добычей, чем проба ферала, – подумал он. – Нечто соприкасавшееся с плотью Ушедших Во Тьму и даже питавшее ее, если наша маленькая шира ничего не сочиняет…»

Вернувшись к ней, он снова опустился в мягкий мох, раздумывая, сколь щедро и с каким комфортом устроен этот мир. Целебные цветы, источник пищи Темных, а также изобилие плодов для их живых игрушек, для рами и даннитов, ко и тири и прочих рас, переселенных то ли добровольно, то ли в неразумном, еще животном состоянии… Стабильный климат и нерушимая экология – ни бурь, ни извержений вулканов, ни наводнений, ни прочих катастроф; континенты с эндемичной флорой, приспособленные для их обитателей; реки, по которым можно плавать у берегов, и охраняющие их чудовища, дабы никто не совался в чужой монастырь и не было повода для конфликтов; деревья смерти – для безболезненной эвтаназии, и туман, очищающий лес… Правда, кое-что выпадало из этой благостной картины – скажем, водяные черви и соплеменники Вау с их мерзкими привычками. Но Дарт резонно полагал, что это – результат мутаций, произошедших с течением времени. Черви скорее всего были водными санитарами, такими же, как очистительный туман на суше, а криби качались на деревьях, ели жуков да гусениц и доставляли не больше хлопот, чем стая мартышек.