заставят жить, засунув голову в песок, как страус. Дух кубинской революции, витающий на Острове Свободы всколыхнул мою скукоженную от постоянных неудач душу. В конце концов, я ведь родилась здесь. Красные гвоздики революции, ее алые флаги – всё это есть в моей крови. Пусть я не помню этого, но Куба помнит меня. Помнит и не отпускает.

Но пасаран! Вива ла Куба! Да здравствует Куба! Вива ла вида! Да здравствует жизнь! Вива де ла революсион! Да здравствует моя личная революция!

Альберто отсмеялся, вытер глаза и спросил:

– Сеньорита Лаура, во время ваших снов вы видели алтарь у колдуна?

– Да, там были фигурки девы Марии, Иисуса, каких-то божков.

– Только божков? – уточнил Альберто. – А котёл там был? Такой, в котором готовят еду?

Я задумалась, покопалась в воспоминаниях и поняла, что мертвый черный петух лежал не на самом алтаре, а в небольшом котелке.

– Да, был, в нем лежал мертвый петух. Я только сейчас вспомнила.

– Прекрасно! – Альберто радостно пристукнул по рулю. – Это еще больше сужает радиус наших поисков. Значит, это не вуду, а пало. У каждого палеро, то есть жреца культа пало, есть алтарь – самодельный котел. В нем хранятся человеческие черепа, кости, земля с кладбища, травы, насекомые, останки зверей и специи. После сложного ритуала вызова духов котел становится микровселенной, в которой живут прирученные духи предков. Они выполняют задания колдуна, как джинны в арабских сказках. Чаще всего жрецы пало стараются совершать добрые ритуалы, но некоторые обращаются к низшим духам. Чтобы кормить их, нужна кровь жертвенных животных. Вам повезло, Лаура. Палеро на Кубе гораздо меньше, чем других брухо, то есть колдунов. Потому что в отличие от вуду и сантерии, магия пало передается только по наследству от отца к сыну. И только при наличии определенных способностей. У него ведь были шрамы на лице, да?

– Да, – подтвердила я. – Лицо словно разделено надвое.

– Отличительная черта пало – шрамы, которые им делают еще в детстве, нанося ритуальные узоры и специальные надписи на плечи, ноги, лицо и даже язык. Это часть церемонии посвящения, которая держится в тайне. Хорошая новость в том, что палеро, в основном, живут именно в Гаване, – объяснил Альберто.

– Тайна, – усмехнулся Никита. – Я вот когда болел, то мама всегда куриный супчик варила. Бросала в кастрюльку мертвую курицу. Та чё эта кастрюля превратилась в магический алтарь?

– Судя по тебе, это была страшная магия, – покачал головой Матвей. – Алтарь твоей мамы полностью отнимает умственные способности.

– Док, вот не возбухай, а? – попросил Никита. – Ну хорошо же сидели!

– Не всё так просто, – серьезно ответил Альберто. – Тот нож, которым ранят палеро в детстве, выцарапывая шрамы, тоже часть алтаря. Кроме кастрюльки, сеньор Никита, нужен еще тот самый нож, а так же череп мертвеца. Настоящий! В пало все пакты делаются на крови. А само учение по сути – культ мертвецов. Палеро так же сливает в котел свою кровь. Черепа колдуны берут прямо на кладбище из могил. На Кубе есть христианские кладбища, где хоронят людей, у которых нет родственников. Эти усопшие были бандитами. Их никто не любил и про них никто не вспоминает. По меркам пало – это люди больные. Их черепа и выкапывают. Считается, что те, о ком помнят живые – хорошим слугой колдуну не будет. Палеро совершает ритуалы на кладбище, чтобы мертвый согласился пойти за ним и служить в обмен на определенные ежегодные подношения. Колдун готовит ему котел,¸ который становится его домом, подносит кровь петуха, включает ему музыку и поет. Умерший становится рабом своего колдуна.

– Короче, этот ведьмак конкретно заморачивается, – уважительно протянул Никита. – Понял, док? Это тебе не в память по генам ходить в уютном офисе в центре Москвы, – поддел он Матвея.

– Что-то мне подсказывает, что в культе пало черепа боксеров особо ценятся, – немедленно отозвался Матвей.

– Док, ты доиграешься, что я тебе втащу! – вспыхнул Никита.

– Так, хватит! – прикрикнула на них я. – Баста! Как два петуха! Надоели!

Они оба изумленно уставились на меня. Матвей сбоку, а Никита с переднего сиденья повернулся ко мне всем корпусом. Я же, как ни в чем ни бывало, поправила волосы и демонстративно уставилась в окно. Пусть привыкают к новой Лауре. Я научилась кусаться. Они оба у меня но пасаран!

Мы ездили по Гаване целый день. Машина то ныряла в узкие улочки, где с трудом протискивалась между тротуарами, то вырывалась на широкие проспекты. К вечеру мы уже не различали красоты архитектуры. Зато наши лица покрылись гарью. Сильный смог – самый большой недостаток Гаваны.

Мы остановились только один раз, кода проезжали знаменитый Дворец Мороженого «Коппелия». Или как он официально называется "Кафедральный собор мороженого" на 23-ей улице в престижном районе Эль Ведадо. Окружающий его парк превратился практически в джунгли из разросшихся фикусовых деревьев, отбрасывающих приятную тень для любителей посидеть на открытом воздухе. Возле кафе выстроилась огромная очередь из местных и иностранцев.

– Да мы здесь полдня простоим, – расстроилась я. – Конечно, жаль не попробовать самый знаменитый сорт мороженого в мире. Но что же делать?

– Добро пожаловать в социализм! – захлопал в ладоши Матвей.

– И при чем здесь социализм? – вскинулся Альберто, от его мягкой благожелательности не осталось и следа. – Нет никакой связи! Просто в других странах мира такого нет. Поэтому туристы выстраиваются в очередь. Да и мы, кубинцы, мороженое обожаем.

–Я ничего такого не имел в виду, – попытался извиниться Матвей, но нарвался на такой взгляд, что замолчал.

– Выходите из машины и ждите, – Альберто заглушил мотор. – Займите столик, – он быстрым шагом направился в кафе.

– Лаура, объясни мне, какая муха его укусила? – спросил Матвей.

– Матвей, запомни, на Кубе нельзя делать три вещи: ругать социализм и революцию, отзываться плохо о Фиделе Кастро и сомневаться в уникальности этой страны. Могут и по лицу ударить, – объяснила я. – Особенно опасны в этом смысле кубинцы того поколения, которое выросло при Фиделе. Альберто лет шестьдесят на вид. Ему вместо колыбельной пели песни кубинских патриотов, а ты ему пренебрежительно про социализм.

– Да я бы ему сам вломил! – Никита выпрыгнул из машины и с удовольствием размялся. – Ну ты душнила, док. Прямо в морду человеку плюнул и еще и не вкурил, чего он так психанул. Лаурочка, садись, – он отодвинул стул и усадил меня за столик.

Матвей молча сел с другой стороны. Альберто вернулся через десять минут с огромным подносом мороженого в разноцветных стеклянных креманках.

– Как? – ахнула я.

– У моей жены здесь близкая подруга работает, – улыбнулся Альберто, разгружая поднос. – Самый большой плюс социализма