еще раз и еще. И… услышала, что ложечка громко звякнула, ударившись обо что-то металлическое. Я еще раз зачерпнула и увидела обручальное кольцо.

Никита взял его, ополоснул водой, положил на раскрытую ладонь, встал на одно колено, прижал вторую руку к груди и проникновенно сказал:

– Лаурочка, выходи за меня!

– Но… мы же друг друга не знаем совсем. Мы даже не встречались толком, – у меня перехватило дыхание.

– Ну сейчас и повстречаемся до свадьбы. Конфетно-букетный я тебе обеспечу, – он метнулся к цветочнице, которая ходила между столиками.

Выхватил из рук девушки огромную корзину цветов, бросил ей деньги и вернулся ко мне.

– Вот цветы. Миллион алых гвоздик. Роз не было. Прости! Шоколад будет. Завтра куплю всю шоколадную фабрику вместе с владельцем и охраной, – Никита поставил корзину к моим ногам и засмеялся.

Но мне было не до смеха. Я попыталась вздохнуть, но не смогла. В ребрах сильно кольнуло.

– Ну что скажешь? Только не молчи. Пожалуйста! – взмолился Никита.

А я всё пыталась выдохнуть, но никак не получалось.

– Тебе плохо, да? Подавилась, может? – Никита схватил стакан с водой и поднес к моим губам.

– Не… могу… дышать… – просипела я, отталкивая его руку.

– Да куда ты прешь со своей водой? У нее приступ паники, а ты ей воду даешь! – Матвей вскочил, схватил меня за руки, заслонив от всех, и быстро, но очень спокойно заговорил:

– Дышим, дышим. Посмотри на меня: закрой рот, – он нажал на мой подбородок, – и носом осторожно выдохни, – он сжал губы и с шумом втянул воздух, показывая, как нужно сделать.

Я в точности повторила за ним. Стало немного легче.

– Отлично! Еще раз, медленно. Здесь никого нет, только я и ты. Ни на кого не смотри, только на меня. Всё хорошо, ты спокойна. Ты ровно дышишь. Тебе комфортно и легко.

Я, наконец, вздохнула полной грудью и выдохнула.

– Ёшкин кот! Может, у нее аллергия на ананасы? – Никита взял ананас и заглянул в него.

– У нее аллергия на идиотов, – сквозь зубы процедил Матвей. – Предупреждать надо!

– Дык, это же сюрприз был! Как же я заранее скажу? – Никита прижал ананас к груди.

– Именно это будет написано на твоем надгробии, – огрызнулся Матвей. – Поменьше смотри дурацкие фильмы.

– Вам лучше? – взволнованный Альберто склонился надо мной.

Я молча кивнула. Альберто осторожно взял меня за руку и прошептал в ухо по-испански:

– Не торопись соглашаться, дочка. Он, – Альберто кивнул на Матвея, – считает себя последней банкой «Кока-колы» в пустыне.

Я невольно улыбнулась. Эта испанская поговорка означает, что кто-то слишком высокого о себе мнения.

– Но он подходит тебе больше. Дьявол знает больше не потому, что он дьявол. А потому что он стар, – Альберто ткнул себя кулаком в грудь. – Я не молод и вижу больше, чем хотелось бы. Сама судьба подала тебя знак, что не нужно торопить события. Не злись на меня, палома, я могу быть твоим отцом, – он нежно погладил меня по щеке.

Я благодарно кивнула. Палома – это голубка. Испанские мужчины называют голубками только тех, к кому относятся как к дочерям. Моего папы уже нет в живых. Альберто своей мудростью и мягкостью очень напомнил мне отца.

– Ну что же я за придурок такой? – Никита швырнул ананас на песок и с досадой хлопнул себя по бедрам. – Хотел красиво. Хотел, чтобы запомнилось на всю жизнь. И вот такая хрень замутилась. Чуть не уконтрапупил любимую девушку. Да ёшкин же кот!

Мне стало его очень жаль. Столько в нем было искреннего раскаяния! Столько горечи от ошибки!

– Мне намного лучше, давай просто потанцуем и поговорим. Ведь самого главное так и не прозвучало, – я взяла его за руку и повела к морю.

Здесь каждый метр песка был занят парочками, которые кружились в медленном танце, крепко обнявшись. Я обняла Никиту за плечи. Он взял меня за талию и склонился, шепча в ухо:

– Ты прости меня, принцесса! Не умею я в слова. И фантазии у меня ноль. Но я умею другое: зарабатывать, дом держать, как нужно. Ты ни в чем нуждаться не будешь. С мелкими ловко управляюсь. Брательника моего младшего мать всегда на меня оставляла, сама-то по хозяйству. Знаю, что мы очень разные. Ну и чё?

– Почему я, Никита? Ты как-то всё про бытовое, жизненное. Чувствую себя так, словно корову покупаю. Прости за сравнение! Но самого главного так и не сказал.

Он заглянул мне в глаза и выдохнул:

– Втрескался в тебя, как пацан. Честное слово! Ты такая… такая… настоящая, понимаешь? Не такая, как все. Одна. Та самая! Я так долго тебя искал! Даже к доку нашему ходил. У меня с башкой-то всё в порядке. Только вот не знал: как искать и чего? Ну я на него наезжаю, конечно. Чтобы не борзел. Но умеет он мозги вправлять. Вытянул из меня то, чего я и сам не понял. Объяснил, где я налажал. И вот после этого сразу тебя встретил. Потому что знал уже, кого искать. Как приложил тебя дверью в тот день, так места себе не находил. Даже когда та бодяга случилась с мелким пранкером, потом сидел и думал: «Ну чё, Никитос, огрёб? Упустил такую девушку, долбо…» Прости, принцесса, долбоконь. Весь извелся, пока ты не простила, – он замолчал, обхватил меня обеими руками и вдруг поцеловал в губы.

Нежно, осторожно и очень крепко. Меня окутала простая, ясная и очень теплая мужская сила. Как в сказках, когда читаешь про богатырей. Такой Добрыня Никитич. От Змея окаянного спасет, избу построит, печь сложит, добычу домой принесет. И всех недругов тяжелым мечом изрубит. С таким мужиком каждая себя почувствует Василисой Прекрасной. Особенно я.

Вот и упал мой венец безбрачия. В первый раз в жизни меня замуж позвали. И умом понимаю, что нужно сейчас радоваться. И, чуть-чуть поломавшись для виду, соглашаться. Но в том-то и дело, что умом, а не сердцем. Физиологически я чувствую эту мужскую силу, потому что секса у меня давно не было. А чувства спят. Бабочек в животе нет. Сердце мерно качает кровь. Как огурцы в банки закрывает: хлоп, хлоп, хлоп. Так и будем с Никитой по выходным консервацией заниматься на фазенде его родителей. А может, мне это и нужно? Вот и Светка всегда говорит, что хватит в страстях биться. И что плохого в огурцах и всему, что к ним прилагается? Сплошные плюсы, как ни крути. Особенно когда тебе уже тридцать два и хочется стабильности.

– Мне нужно подумать, – я мягко отстранилась от Никиты.

– Понимаю, –