— Он плохо выглядит, — первой заметила Донна.

Ильяс ухмыльнулся ей.

— Думаешь, что ты выглядишь офигительно?

— Могу предположить, это что-то посттравматическое. — Боб посмотрел на меня. — У тебя ведь вроде то же самое?

Не обратив внимания на гоготнувшую Лорен, я пристально посмотрела на него.

— Да у нас у всех это есть! — Люси тронула меня за руку. — Всем нам пришлось через что-то пройти, в той или иной степени. Просто травма травме рознь, вот и все.

— Он хоть что-нибудь сказал? — спросил Грэм. — С того вечера то есть.

Все дружно помотали головами. Ильяс при этом громко рыгнул.

— Тогда дело, видать, серьезное.

— Не похоже, чтобы он и раньше особо много разговаривал, — сказала Донна. — В смысле, он всегда был тихоней.

— Хотя если он и вправду молчит… — Грэм присвистнул. — Просто скажем, это ведь не на пустом месте, как думаете?

— Да, херня какая-то, — сказала Лорен.

Грэм повернулся к ней и ткнул пальцем.

— Это ведь ты орала на него тем вечером!

Боб оживленно закивал.

— Да, орала как резаная.

— Орала, потому что он сам так орал, что оглохнешь!

Грэм вдруг так завелся, каким я его еще не видела.

— Потому что тебе было не слышно свою драгоценную программу!

Лорен сунулась ложкой прямо к лицу Грэма и хихикнула, когда он сжался, будто у нее в руке было что-то более острое.

— А разве ты не должен уже стоять возле лекарственного окошка, как истукан? — Она посмотрела на часы, которых у нее не было. — Лучше поспеши, приятель, через двадцать минут откроют.

Лорен проследила, как Грэм в панике шаркает к выходу, а потом вернулась к своему пудингу и быстро закинула в пасть полную ложку.

— Шон просто придуривается, если вам интересно мое мнение. Бедное дитя жаждет внимания.

Я попыталась хотя бы частично изгнать сарказм из своего голоса.

— Думаешь?

— Да естественно придуривается!

— Это не исключено, — задумчиво произнес Ильяс. — Может, он ведет какую-то собственную игру или типа того.

Лорен кивнула, продолжая жевать.

— Я и сама как-то нечто подобное проделывала… Правда, не молчала, а скорей, наоборот. Постоянно повторяла одно и то же слово, чтобы малость позлить санитаров. Вообще-то два, но типа как одно. Вот и всё — всего лишь это слово, чего бы у меня ни спрашивали. Целых две недели.

— Ловко это ты закосила, — заметила я.

— Знаю, — сказала она.

— Шону наверняка сейчас и вправду паршиво. Всего неделя прошла, как убили Кевина, не забыли?

— И что?

— А то, что тебе стоит подумать об этом, и может, вместо того, чтобы орать на него в тот вечер, когда он и так был не в себе, стоило бы проявить чуть побольше чуткости!

Люси подтолкнула меня локтем.

— Ты просто сотрясаешь воздух, детка.

Словно я и сама этого не знала.

— Да мне насрать, — буркнула Лорен.

Я отвернулась, припоминая происходящее тогда и чувствуя, что это вроде как важно. Та придурочная тетка в телике как раз демонстрировала свои загубленные каким-то косоруким лепилой искусственные сиськи. Шон, палец которого был словно приклеен к какой-то невидимой болячке или прыщику у него на подбородке, задавал все тот же вопрос, что и всегда, только на сей раз вид у него был такой, будто он искренне жутко напуган, что это в натуре произойдет. Малайка всеми силами пыталась его успокоить, но ничего у нее не вышло. А потом Лорен в бешенстве вскочила на ноги и разоралась, требуя, чтобы кто-нибудь его заткнул.

Ну что ж, кто-то определенно это сделал.

— А что это было за слово? — Боб наклонился к Лорен. — Слово, которое ты повторяла раз за разом?

Дочиста облизав ложку, Лорен бросила ее в миску.

— Идинах, — ответила она.

* * *

Позже, когда я просто слонялась без дела, а те, кто еще не лежал в постели или как-то иначе не ушел от реальности, чтобы оставаться на ногах, заявляли свои права на прикормленные места в телевизионной комнате, то заметила Малайку, скрывающуюся в женском туалете. Встала у двери и, едва заслышав, как загудела сушилка для рук, сразу же «включила слезу».

— Привет, Алиса. Что такое?

Я помотала головой, словно была слишком расстроена, чтобы говорить, и позволила отвести себя в один из процедурных кабинетов рядом со сто тридцать шестой палатой. Она вручила мне пачку бумажных платочков и отпаивала водой, пока я не успокоилась. Придвинулась вместе со стулом ближе, пока наши коленки не соприкоснулись, и спросила, что меня так расстроило.

— Я… видела… Шона! — По слову за раз, с придыханиями и запинаясь, словно их из меня вытягивали. Глотнула еще водички. — Это ужасно!

— Знаю, моя хорошая.

— Что с ним случилось?

— Мне нельзя обсуждать других пациентов, Алиса. Я не могу…

— Он мой друг! — Уже на грани истерики. — Это важно!

Малайка покачала головой.

— Я и не знала, что вы с ним были так близки.

— После того, что случилось с Кевином, понимаешь? — Я украдкой подняла взгляд и увидела Ильяса, заглядывающего в окошко двери. Он показал мне язык, а потом, слава богу, убрался. — Как раз сразу после этого мы с ним и подружились.

Вздохнув, Малайка забрала у меня пустой стакан.

— Ты права, конечно же, — произнесла она. — Этот последний эпизод и вправду ужасный.

— А в чем там хоть дело? Что происходит?

— Ну, хорошая новость в том, что доктор Бакши практически не сомневается, что это лишь временно.

— О, отлично! — радостно воскликнула я.

— Что-то явно произвело на него травмирующее воздействие.

— Хотя не то, что произошло с Кевином. В смысле, это случилось уже после того, как убили Кевина, так что…

— Да. Мы можем лишь предполагать, что это прямое следствие того, что произошло в телевизионной комнате позапрошлым вечером.

— Да ты что? Офигеть! Можно подумать, что это и без того не было понятно.

— Когда пациент приходит в слишком сильное возбуждение, что-то у него в голове обычно… закрывается, и он просто отключается. Уходит в себя, в свою скорлупу. Это такой защитный механизм.

— Защитный против чего?

— Против всего, — ответила Малайка.

Я кивнула, словно размышляя над всем этим, хотя так оно и было. Шон пытался сказать мне что-то, но вдруг так испугался, что началась вся эта его обычная фигня с умиранием. Вот что запустило весь этот процесс, и я очень хорошо помнила, что именно это его и доконало.