давя улыбку. Потом, сделав над собой усилие, проговорил серьезно:

— Ну, я не маньяк.

— Все маньяки с этого начинают!

— Ладно, может быть самую малость. Люблю порядок, предсказуемость, прозрачность ситуации… вернее, мне казалось, что я все это люблю…

Он так крепко задумался над сказанным, что пропустил зеленый сигнал светофора. И вздрогнув, нажал на газ, только когда задние машины возмущенно загудели. Странно, но ведь и я до недавнего времени любила то же самое. Я строила планы и прикладывала усилия, чтобы претворить их в жизнь. Я терпеть не могла всякого рода неожиданности. Я не пускала хаос в свою жизнь. Пока он не вошел ко мне без спроса. Хаос с голубыми глазами Марко Сеймура.

Я искоса глянула на своего спутника. Он вел машину, вцепившись в руль с такой силой, словно мы ехали не по ровной ухоженной улочке со скоростью 40 миль в час, а летели по пустыне, глотая пыльный ветер и рискуя свалиться в кювет. Губы сжал, брови сдвинул, серыми глазами сверлил летящую… ну нет, плавно катящуюся на нас дорогу. Наверняка, думал о чем-то своем. О важном. Я не стала ему мешать. Берти, на мой взгляд, и правда любит порядок. Рубашка у него чистая и выглаженная, блейзер тоже свежий. И волосы он уложил с гелем, пригладив и приструнив непослушные от природы кудряшки. Но вся эта его приглаженность меня ужасно раздражала. Хотелось встрепать его волосы, расстегнуть пуговицу на тугом вороте рубашки, снять и выбросить подальше клубный пиджак. Чтобы он стал живым человеком, а не манекеном, на котором все это великолепно сидит.

— Давай, — неожиданно хрипло проговорил он. И нервно сглотнул, так и не оторвав взгляда от дороги.

Я растерялась:

— Давай, что?

— Я согласен. Видишь, открыт для предложений.

А ведь говорил, что не маньяк! Все они такие! Только прикидываются нормальными людьми.

— Я не понимаю, Берти.

Он аккуратно припарковался у обочины и только после этого развернулся ко мне всем корпусом. В его серых глазах сверкали искры. И вот откуда взялись? Небо еще со вчерашнего дня затянуто тучами. Никаких солнечных лучей.

— Что тебе во мне не нравится? Я же вижу. Ты смотришь на меня, как скульптор на кусок гранита.

— Берти, ты ошибаешься. С тобой все в порядке.

— Да брось, Маша, — жарко возмутился он, — Я же понимаю, что выгляжу странно. И такая девушка как ты постесняется выйти со мной в общество. Ну же, помоги мне. Я хочу тебе соответствовать.

— Ты? Мне?! — искренне удивилась я.

— Ну да, — он передернул плечами, — Видишь, я старался. Хотел выглядеть хорошо.

— У тебя получилось… — мне стало ужасно весело. И от его неуверенности, и от нелепости ситуации. Ведь на самом деле это я ему не соответствую, а вовсе не наоборот. Я со своими мелкими проблемами, с никчемными переживаниями, со свадьбой этой еще. Я почти разрушила свою стройную и распланированную жизнь. Я не тот человек, которому следует соответствовать, если уж на то пошло.

— Нет не получилось, — заупрямился Берти, — Я чувствую диссонанс. Давай, Маша, подгони меня под себя. Пожалуйста. Что, во мне не так?

— Зачем тебе это?

— Мы вместе идем на выставку, так?

— Так.

— И должны выглядеть если не парой, то органично.

— Хм… — возможно какая-то логика в его словах и была, и Мия ее бы точно уловила. Но я не Мия. Поэтому я лишь плечами пожала, — И зачем нам это?

Он вздохнул:

— Я боялся этого вопроса. Потому что ответа на него у меня нет. Ну, кроме того, что, если кто-то куда-то вместе выходит, они должны смотреться органично. Я же педант. Забыла?

— А, тогда понятно.

С этой точки зрения мы смотрелись как Кен из Дома Барби и Монстр Хай Вайдона спайдер.

Я улыбнулась:

— Но это можно решить одним легким движением. Если ты не против.

Наши глаза встретились. Странно, но раньше я думала, что серый, нет, стальной цвет не может быть теплым. Так вот я ошибалась. Может быть и теплым, и ласкающим, и даже согревающим. Этот серый свет вдруг затопил всю меня до кончиков пальцев. Мне снова стало уютно в собственном теле. Берти выдавил из меня похмелье от Марко Сеймура. Может и ненадолго, но мне стало легче. Я вдохнула полной грудью, ощутив вкус воздуха. Какой он? Запах кожаного салона, аромат его туалетной воды: сандал, кора дуба и что-то еще, непонятное и поэтому интригующее, запах старой, прогретой солнцем пыли с передней панели, запах улицы, робко пробивающийся в салон: влажный асфальт, листва кустарников, еще зеленая, но уже не свежая, брошенная мимо урны дымящаяся сигарета. У меня голова закружилась. Как же приятно снова почувствовать себя живой. И способной ощущать.

— Давай, — он кивнул.

Я нерешительно поднесла руки к его голове. Мы все еще смотрели друг другу в глаза. В его серой радужке плясали желтые черти. Может и в моих зеленых плясали, иначе чего бы губы Берти вдруг расплылись в такой озорной улыбке. Я тронула пальцами его волосы. И вздрогнула от неожиданности. Слишком твердые волны. Сколько же геля он на них вылил?

— Геи в шестидесятых так не бриолинились!

— Откуда тебе знать, — хмыкнул он.

— Тик-ток смотрю, откуда же еще!

Мы замерли. Я, запустившая пальцы в его зализанную назад и слепленную волос к волосу шевелюру, и он, погрузивший свой серый взгляд в мои глаза. Мои пальцы неумело взболтали конструкцию на его затылке. Но только прошлись по застывшим гелевым волнам.

— Смелее!

Хорошо ему говорить!

— Давай!

Его ладони накрыли мои пальцы. Наши руки отчаянно завозились в его волосах, взбивая их в пену.

— Ну?

Я улыбнулась:

— А знаешь, мне нравится.

И он мне улыбнулся. И в этот момент я вдруг поняла, что моя жизнь началась с новой строки. Происходило что-то важное прямо здесь и сейчас. Что-то, о чем потом я буду вспоминать в старости. И может быть даже рассказывать внукам.

Глава 9

Марко.

В дверь настойчиво тарабанили. Я разлепил один глаз, тот который не утоп в подушке. До чего же мерзко просыпаться, когда ложился с намерением заснуть навсегда. Правда, жить совсем не хотелось. И сил для этого не было. А в дверь все настойчиво лупили ладонью. Я хотел было крикнуть, кому бы там ни было, чтобы проваливал, но из горла вырвался лишь невнятный сип. Грохот тут же прекратился, я услышал, как скрипнули петли. Черти бы забрали лентяя Джозефа, он совершенно запустил дом.

— О, ты проснулся, — по комнате энергично затопал длинными ножищами принц Альберт.

Не совсем принц,