эту жизнь ногами в дорогих ботинках. Мне нужна была перезагрузка. Вот я и перезагружался до белых маргариток, расцветающих на терновом венце спасителя. Ремарка, если вы тоже такое видите, это верный признак, что пора завязывать. Далее следуют всадники Апокалипсиса и общий Армагеддон. В моем случае спасение пришло раньше.

— Марко, какого черта! — я увидел лицо Лизи в ореоле света, распадающегося на радугу.

Это было красиво. Но она не оценила.

— Ты лыбишься как придурок! Господи, еще и слюни пустил! Что вы ему намешали, ироды?!

Это было последнее, что вычленил мой мозг и красочных ведений, в которых единороги плясали на полях из разноцветных маргариток, а белые облака спускались на землю нежным, обволакивающим кружевом. И Машины тонкие пальцы ерошили мои волосы, а губы ее коротко касались моих щек, лба, висков, носа и лишь мазнули по губам.

— Ай! — я попытался отдернуть руку, но ее властно стиснули чужие твердые пальцы.

— Марко, будь умницей, — откуда-то издалека донесся голосок Лизи.

— Прочь! — крикнул я, — Оставьте меня в покое!

— Это ведь еще не психоз? — тоненько пискнула Лизи.

— Конечно нет, дурочка! — рявкнул я.

И тут понял, что она не меня спрашивала. В вену вошла холодная сталь иглы и в руку тут же полилась какая-то дрянь. Я дернулся. Но их было больше.

— Марко! — взвизгнула Лизи, — Хватит дурить. Тебя же спасают, чертов ты идиот.

— Я в норме, — на всякий случай заверил я спасателей. Хотя и не видел никого из них. Перед глазами все еще плясали единороги. А вот Маши уже не было. Черти! Могли бы сначала изъять животных!

Потом была томительная ночь. Долгая и темная. А утро наступило внезапно. Я вздрогнул и открыл глаза. Сквозь тяжелые гардины едва пробивался белесый рассвет. Уже заранее хмурый и пропитанный осенним дождем. Я лежал на огромной кровати. С выцветших гобеленов на меня пялились рыцари времен Ричарда II и Войны Роз. Над раззявившим черную пасть камином висел портрет тетушки Берты — незабвенной бабушки Лизи и матери ее отца, лорда Кентского. Эта женщина неимоверной силы воли, кажется чуть ли не единолично разрешила карибский кризис, а еще она без малого 30 лет возглавляла Общество трезвости графства Кент. Злые языки поговаривали, что даже самый пропащий пьяница моментально трезвел от одного ее взгляда.

Я криво усмехнулся. Запихнуть меня в спальню Леди Кентской! У Лизи прекрасное чувство юмора! И примерно столько же безрассудства. Вот на кой черт она притащила меня в лондонский дом своих несчастных родителей?

— А куда мне было тебя тащить?! — возмутилась она уже днем на мои претензии, — В отделение неотложной помощи? В тебе была такая концентрация запрещенных веществ, что на таможне тебя бы сочли курьером!

— Но родители?

— Я тебя умоляю! — она вздохнула и закатила глаза, — Для них это прекрасный способ посплетничать. Мой папаша вчера позвонил твоему. Хихикали часа два, молодость вспоминали. Не будь снобом, Марко. Пожилые родители такие же люди. Они тоже пили, курили и трахались. А в случае твоего папы, очень даже продолжают это делать.

Я выдохнул. Теперь мне предстояло как минимум довольно сложное общение с лордом и леди Кентскими — людьми не только великосветскими, но и чопорными до кончиков пальцев. А это не самая лучшая перспектива для человека, едва вернувшегося в реальность из мира грез. Чертовски жесткую реальность, если так поглядеть.

После завтрака Лизи вытащила меня на прогулку по парку. Лондонская резиденция лорда Кентского это без преувеличения Замок мечты. На небольшой территории он сумел расположить огромный дом и парк с двумя прудами. Как ему удалость?!

— Что это было?! — без обиняков потребовала ответа Лизи.

Я хмыкнул, пожевал губами, потом изрек:

— Скорее всего изгнание ангелов.

— Значит все по-старому? Секс, наркотики и рок-н-рол?

— А что тебе не нравится в этом наборе?

— Все нравится, — она взяла меня под руку и повела по дорожке вдоль пруда, — Ты вообще мне больше нравишься свободный и независимый.

— Это еще почему?

— Потому что пока ты такой, в этом мире есть кто-то, на кого я могу указать пальцем и сказать, смотрите, по сравнению с ним я еще ангел!

— Ну… это весьма вдохновляет.

— Вот и вдохновляйся дальше. И не смей становиться пристойным членом общества, столпом традиций и все такое.

— И в мыслях не было!

Я рассмеялся, но Лизи не проведешь. Она погрозила мне пальцем. Наверное, у меня на лице все еще было написано, что совсем недавно я мечтал измениться, стать столпом традиций и все такое, даже был согласен завести пару-тройку детишек. И если бы не сплоховал в последний момент, не подцепил Флор в первом попавшемся баре и не притащил ее домой, наверное сейчас я бы несся на всех парах к тому светлому будущему, которое могло бы быть у нас с Машей. Н-да… нашим нерожденным детишкам повезло, что отцом их все-таки стану не я. А кто? Платон Каримов? Тогда это спорный вопрос, повезло ли. На мой взгляд я все-таки лучше. Во всяком случае, симпатичнее. Интересно, зачем Маша ко мне приходила? Ну да, сейчас это уже не имеет значения. Но если подумать, что она хотела мне сказать? Извиниться за «говнюка»? Или обсудить то, что между нами было, вернее не было в номере отеля? Или прояснить это странное предложение руки и сердца от русского мажора? У нас было много тем для разговора, как выясняется. Если бы не чертовка Флор! Нет, если бы не придурок я! Почему, услышав от любимой девушки «говнюк» я не поехал домой, не проспался и не пришел к ней утром с букетом белых роз, как поступили бы 99 % всех парней на планете? Почему я из той категории уродов, которые предпочитают давить все эмоции ногами в баре? На глазах у чужих людей? И желательно в компании какой-нибудь потаскухи? Вот зачем мне это надо? Ведь по прошествию времени я понимаю, что поступил глупо. Почему я не могу подумать об этом до того, как так поступить?

— Хочешь, я с ней поговорю?

Я вздрогнул. Как оказалось, мы давно стоим возле какого-то нарочито пышно цветущего куста, а я, по выражению Лизи, вдруг взял и превратился в копию надгробной статуи ее предка Вильгельма Печального, который в расцвете лет лишился родового поместья.

— Как ты это себе представляешь?

— Ну… скажу, что ты от нее без ума. Страдаешь, пьешь и трахаешься со всеми подряд.

— Ты этим сильно мне поможешь! — я усмехнулся как тот самый вышеупомянутый Вильгельм. Весьма печально.

— Я тебя знаю. Ты трахаешься с кем попало только в сильном стрессе.