Его руки были глубоко в карманах, но от Эвви не укрылось, что на запястье Энди был повязан браслетик, сплетенный из тонких светлых волос. Это могла сделать одна из его девочек.

– Конечно, конечно. Заходи. Будешь пиво? Или лучше чашку чая? У тебя точно все в порядке?

– Нет, спасибо, в порядке, – коротко ответив на все вопросы сразу, Энди сел на диван. Но он не расслабился, а весь подался вперед, упершись локтями в колени и сцепив пальцы.

– Мне нужно поговорить с тобой кое о чем, – начал он, – и я пытался придумать что-нибудь для начала разговора. Но не думаю, что у меня это получится.

– Ты меня пугаешь. – Эвви села рядом с ним. – Что происходит?

– Мне очень жаль, – начал он. – Я был у мамы, и мы поговорили о тебе и о том, как у тебя дела.

Такое начало показалось Эвелет немного унизительным, но Энди продолжал:

– И мы заговорили о той ночи, когда с Тимом произошел несчастный случай.

– Хорошо. – Она провела одним из своих ногтей под другими ногтями.

– Мама сказала мне, что одной из причин ее печали была ты. Она тебя видела, и ее поразило, как быстро ты приехала в отделение неотложной помощи, когда узнала, что Тим ранен. Как она поняла, ты хотела побыть с ним в больнице как можно дольше. Это показалось ей таким трогательным. Она говорила о том, как сильно ты, должно быть, любила его, раз была готова оставаться там столько, сколько потребуется. «Судя по сумке, эта девушка собиралась основательно», – сказала мне моя мама.

– Хорошо, – повторила Эвви, чувствуя, как пересыхает у нее во рту. – А что заставило ее так сказать?

– Ты помнишь, что в тот вечер ты не смогла сама доехать до дома? Я тогда отвез тебя, а моя мама на следующий день поехала в больницу, чтобы забрать твою машину.

Эвелет беспомощно уставилась на ковер:

– Я не думаю, что вспомню, кто пригнал сюда машину. Все было как в тумане.

– Так вот. Она узнала, что ты планировала остаться там на ночь. Она рассказала мне, что видела, как ты привезла чемодан в больницу. Чтобы сидеть у кровати и ждать. Она рассказала мне, что заглянула на заднее сиденье твоей машины и увидела этот чемодан. Она говорила о том, как грустно ей было от мысли, что тот чемодан тебе тогда не понадобился. Тимоти ведь покинул нас до того, как ты доехала до больницы.

Кровь гулко запульсировала у Эвви в ушах. Она была готова поклясться, что ее лицо сейчас было красным. Ее бросало то в жар, то в холод.

– Она в деталях рассказала мне, – продолжил Энди, – как шла к твоей машине и увидела этот старый синий чемодан с наклейками.

Энди попытался заглянуть Эвви в глаза, но та сосредоточенно рассматривала пятно на ковре в паре футов от своей ноги.

– Вот она и подумала, что ты упаковала его для больницы. Это потому, что моя мама не знала, что чемодан принадлежал твоей матери, – продолжал Энди. – А я знал.

Энди знал это потому, что однажды вечером, когда они пили пиво в гостиной дома Эвви, а Тим работал допоздна, Эвви рассказала Энди все об Эйлин Эштон, которая тосковала по городку Эвелет, но не по дочери Эвелет. Эвви открыла шкаф в прихожей и достала оттуда потрепанный синий чемодан с наклейками «ПАРИЖ, ЛОНДОН», который ее мать однажды купила в книжном магазине. Она показала ему, что хранит в нем все, что Эйлин присылала ей: солнечные очки, кашемировый шарф, несколько писем, серебряный браслет, три выцветших романа в мягкой обложке. Она тогда пыталась объяснить Энди, как сильно скучала по маме, когда росла, и как боялась услышать ее сейчас. Она боялась этого, но не могла выбросить ни одну из этих вещей.

Меж тем Энди подходил к главному:

– Значит, она не знает, что нет ни малейшего шанса на то, что даже в случае звонка из «Скорой» ты снимешь этот чемодан с полки, вытряхнешь его и упакуешь туда другие вещи. Моя мама не знает, что есть только одна причина, по которой ты можешь достать этот чемодан из шкафа и положить его в свою машину.

Он помолчал.

– А я знаю.

– Энди! – наконец выдавила из себя Эвви и посмотрела на него.

– Ты решила от него уйти?

Энди ждал ответа.

– Ты уходила от него? Ты уходила от него той ночью? Эвви?

Последние семнадцать месяцев Эвелет провела с горечью страха, и теперь она знала, каково это, когда бомба замедленного действия взрывается в твоей груди. Ей казалось, что она вот-вот упадет в обморок, ее тошнило, она была готова смеяться и плакать. Но она взяла себя в руки и ответила:

– Да, я хотела уехать той ночью.

– Значит, ты в самом деле собирала вещи в машину, когда тебе позвонили? – все еще не верил он.

– Я только начала. – Эвви чувствовала, что слышит себя словно со стороны. Словно кто-то записал ее ответы на магнитофон и теперь они проигрывались механически.

– И я не собиралась брать слишком много.

– А потом тебе позвонили.

Эвви кивнула и уже сама рассказала ему все. Машина, чемодан, телефонный звонок и доктор с седыми волосами, который сказал ей, когда она приехала, что ее муж уже мертв.

В тот вечер Энди привез ее домой на своей машине – той самой, что была сейчас припаркована на подъездной дорожке. На заднем сиденье в ней лежал тогда скомканный свитер Роуз. Эвви сильно трясло. Когда они добрались до дома, он прижал ее к себе, чтобы помочь войти в дом, сам открыл дверь, которую она даже не потрудилась запереть, поднял ее по узкой лестнице и положил на кровать, где она отвернулась от него и, лежа на боку, подтянула колени к груди. Энди включил маленькую лампу на прикроватной тумбочке, затем пошел в ванную и намочил холодной водой полотенце. Выйдя из ванны, он сел рядом с ней на кровать.

– Хорошо, – сказал он ей. – Давай сюда.

Эвви откинулась на подушку и позволила ему остудить себя, как он делал это с девочками, когда они болели. Энди достал из ящика комода одежду и подождал, пока она оденется в ванной, а потом они легли на кровать поверх одеял и спали час или сколько там оставалось, пока не рассвело.

Энди тогда остался в ее доме на целых тринадцать дней. Келл взяла к себе девочек и иногда приносила ему одежду. Каждый день кто-нибудь приносил тушеное мясо, хлеб, суп, запеканки. Энди принимал все это у двери и обещал дарить Эвви всю свою любовь. В школе для классов, где он преподавал, пригласили запасных учителей. Отец Эвви звонил каждый день и каждый раз слышал, что она не хочет, чтобы он приходил, поскольку не хочет никого видеть. Энди заставлял Эвви принимать душ, уговаривал ее хоть немного поесть, и хотя у него была отдельная кровать в комнате для гостей, почти половину ночей спал, свернувшись калачиком, около нее. Иногда она принимала бенадрил[124] и погружалась в дрему одна.