Она хотела подробно расспросить Катю о его судьбе, но тут на кухне появился Колдунов с остатками посуды в руках и зажженной сигаретой в зубах. Посмотрев на женщин, он подозрительно принюхался.

– Выпиваете? Ладно, прощаю. А вот я не буду!

– А за наше здоровье? – лукаво спросила Катя.

– Ты не оставляешь мне выбора. Доставай. Знаешь, я тут на дежурстве кусок сериала по телевизору видел. Сюжет такой: у врача неприятности, потому что он перелил больному кровь от нетрезвого донора. Можно подумать, они другие бывают в наше-то время! Вот если бы он от трезвого перелил, тогда да…

– Произошло бы попадание в кровь чужеродной среды, – улыбнулась Вероника.

После Катиного рассказа ей захотелось немедленно встретиться с Громовым. Может, позвонить ему? В ее записной книжке были телефоны всех заместителей. Но что она ему скажет?

Вероника выпила еще коньяку и отправилась домой.

Теперь она, проходя мимо конференц-зала, каждый раз замедляла шаги и прислушивалась – не доносятся ли оттуда звуки рояля. Но, похоже, Лука Ильич Громов отныне решил посвящать все рабочее время своим прямым обязанностям! Правда, как и ожидала Вероника, он не смог за три дня отремонтировать разгромленные палаты, и она, как и обещала заведующей отделением терапии, отправила туда бригаду, работавшую у нее в квартире. Ей сразу же пришлось выложить немаленькую сумму из собственного кармана, чтобы потом получать ее частями в течение неизвестно какого времени, но она готова была на такие жертвы: авторитет главврача того стоил. Кроме того, ей ужасно не хотелось устраивать новый разнос Громову.

На восстановление палат ремонтники попросили десять дней, значит, ровно на столько же задерживался ремонт у нее на Васильевском. В глубине души Вероника была рада этой отсрочке решения жилищной проблемы. С одной стороны, она, решив подарить квартиру Наде, понимала, что нужно продать несколько картин из коллекции Смысловского и купить себе однокомнатную квартиру в престижном жилом комплексе, которых достаточно появилось в последнее время. С другой стороны, надежда на то, что Миллер сделает предложение, еще не умерла в ее сердце. Если бы эта надежда оправдалась, они с Димой стали бы жить на Васильевском, а Наде бы она купила другую квартиру, но уже не однокомнатную, а «двушку». Правда, в последние десять дней от Димы не было ни слуху ни духу.

Прошла, наверное, неделя, прежде чем она снова услышала звуки рояля. Громов то ли настраивал его, то ли начинал разучивать новую вещь, но и эти не слишком стройные звуки звучали для Вероники райской музыкой.

Она вошла в зал и, как и в прошлый раз, тихо села в последнем ряду. Громов не замечал ее. На пюпитре рояля стояли ноты, а он, в смешных очках «советский бухгалтер в колхозе», примеривался к виртуозным пассажам. Время от времени он помогал себе, что-то вполголоса напевая, а иногда с его губ срывались слова, совсем не подходящие к столь благообразной обстановке.

Вероника просидела так довольно долго, прежде чем сообразила, что вообще-то присутствует при довольно интимном процессе и, когда ее присутствие обнаружится, Громову, возможно, будет неприятно.

Дождавшись короткой паузы, она крикнула:

– Здравствуйте, Лука Ильич! – Переместив очки на кончик носа, он повернул к ней лицо. – Я вам не помешала?

– Нет. Хотите послушать что-то конкретное?

– Я просто посижу, можно? А вы не обращайте на меня внимания.

– Как угодно.

Он играл еще около часа, а Вероника сидела, рассеянно слушая фортепианные звуки, курила, стряхивая пепел прямо на паркет, и чувствовала себя хорошо и спокойно.

Музыки она почти не воспринимала, думая то ли о Косте, то ли о своей дурацкой судьбе, которая сейчас не казалась ей такой уж трагичной. Мысли цеплялись одна за другую, извлекая на свет божий старые, давно забытые воспоминания…

Она даже не сразу заметила, что Громов закончил играть и сидит на соседнем стуле.

– Ну что, устали слушать?

– А? Нет-нет. Продолжайте, пожалуйста.

– На сегодня я выполнил все, что хотел. Может, прогуляемся? Посмотрите, какой вечер…

Она взглянула в большое окно конференц-зала. Стояли тихие сумерки, очертания домов и деревьев еле угадывались в них, а редкие прохожие казались бесплотными тенями.

Они вышли на улицу. Воздух был теплым и влажным, пахло Невой.

– Пройдемся пешком? – Громов предложил ей руку.

Вероника плохо знала этот район, изучив в нем единственный маршрут метро – больница, поэтому не понимала, куда ведет ее Громов. Но так было даже интереснее.

Как-то вдруг они оказались на Неве.

– Можем перейти на Васильевский, – предложил он. – Так до вашего дома и дойдем.

Странно, только сейчас Вероника поняла, что это были первые слова, произнесенные во время прогулки…

– Лука Ильич, – собралась она с духом, когда они миновали мост и вошли в Румянцевский сад, – а как получилось, что вы прекратили карьеру пианиста? Если вам неприятен мой вопрос, можете не отвечать, но… я спрашиваю не из праздного любопытства, поверьте.

Он снял перчатку и потрогал скамейку:

– Сырая. А постелить нечего, даже газеты нет. Придется идти в кафе. Тут неподалеку есть одно, называется «Аляска». Кофе там плохой, еду не советую даже пробовать, но мне в этом заведении нравится. Какое-то оно… ностальгическое. Ну так что?

– Пойдемте, Лука Ильич.

Вопреки предупреждениям кафе показалось Веронике чистым и приятным. Не спрашивая, чего бы ей хотелось, Громов принес кофе, бутылку минеральной воды, плитку шоколада и бокал, на дне которого отливал перламутром яичный ликер. Он поставил бокал перед Вероникой. Она оценила, что Громов сломал шоколадку в нескольких местах, прежде чем снять с нее обертку, – это правило хорошего тона было известно лишь немногим ее знакомым.

– Странно, что вы меня узнали, – сказал он задумчиво. – Теперь того мальчика мало кто помнит.

– Это не я узнала. Мне напомнила подруга, она преподаватель музыки. Но потом я и сама вспомнила, что была в детстве на вашем концерте. Мне было лет пять, наверное…

– Я старше вас на шесть лет, значит, мне было одиннадцать. Кажется, я был красивым романтичным мальчиком…

– К сожалению, я мало что помню, – призналась Вероника. – Только красные бархатные сиденья, которые ужасно кусали ноги сквозь тонкие колготки. А стоило мне почесаться, как сестра начинала шипеть, что я не умею себя вести в приличном месте.

– А еще что-нибудь помните?

Вероника напрягла память, и неожиданно стали всплывать давно забытые картинки: камея на блузке старухи соседки, блестящее платье цвета «электрик» ведущей концерта, маленькая фигурка, будто нехотя бредущая к роялю…

– Остальное очень смутно.

– Жаль. А я надеялся услышать, что вы были поражены моей красотой и влюбились в меня, – засмеялся Громов.