Пасьянс не сходился, однако, вместо того чтобы закончить с ним и заняться делами, Вероника упорно билась с раскладом, будто от этого зависело ее счастье. Очень хотелось кофе, но она не могла его приготовить из-за отсутствия в кабинете всего необходимого, а беспокоить секретаршу стеснялась. Позвонить и сказать: «Сварите мне кофе без сахара и принесите сюда» – казалось Веронике недопустимым барством – такое она позволяла себе только при посетителях.

Откинувшись на стуле, она потянулась и посмотрела на потолок, в центре которого по-прежнему красовался клубок проводов, – Громов так и не нашел времени для ее люстры. Или он после тех поцелуев в машине специально избегает ее? Сама Вероника не могла думать о предстоящей встрече с ним без смущения, но электрик-то вряд ли смущен, судя по его манерам!..

«А если я вызову его и потребую повесить наконец люстру? Он решит, что интересует меня как мужчина? Или все гораздо проще, и он давно уже забыл о том, как отвозил меня домой? Попытался подкатиться, понял, что номер не проходит, и перекинулся на другой объект. Это в шестнадцать лет поцелуи имеют значение…» Все же она не могла не признать, что Громов заинтриговал ее: слишком велика была разница между развязным замом по АХЧ и музыкантом, игравшим для нее Бетховена. Абсолютно непонятно, как они, не имеющие между собой ничего общего, уживаются в одном человеке! И который из них целовал ее в машине?..

Нет, хватит, надо срочно начинать работать! А то зайдет кто-нибудь и увидит, чем главврач в рабочее время занимается. Она закрыла компьютер и подвинула к себе очередную порцию гневных посланий от страховых компаний. При всей их многочисленности содержанием они не слишком разнились: во всех ее ругали за перерасход средств на лечение пациентов. Веронике очень быстро стало скучно.

– Нет, ну как это умно – нанять армию людей, платить за ее содержание миллионы, и все ради того, чтобы не дать врачам потратить лишнюю сотню рублей на какого-нибудь пенсионера! – сказала Вероника в пространство.

Она надела халат и отправилась в терапевтический корпус. Нужно было что-то решить с платными палатами и раз и навсегда положить конец неразберихе, царившей в этом вопросе. Официально пациент должен был вносить деньги за «палату повышенной комфортности» в больничную кассу, а уж оттуда они шли на премии медперсоналу и благоустройство больницы. Правда, для Вероникиного предшественника такое состояние дел существовало только теоретически. После того как больные платили в кассу, этих денег больше никто и никогда не видел. Будто касса была неким порталом, дверью в иное измерение, где деньги исчезали бесследно. Поэтому заведующие отделениями старались не допускать своих пациентов до кассы, соблазняя их скидками. В конце месяца заработанные деньги делились между сотрудниками, при этом часть средств выделялась на ремонт и закупку таких необходимых предметов, как простыни, дренажная резина, градусники – на эти расходы прежний главврач денег не давал. Конечно, при таком раскладе приходилось скрываться от проверок администрации, а если заместитель главврача все же обнаруживал в одноместной палате неучтенного больного, завотделениями врали, что данный товарищ пребывает тут исключительно по медицинским показаниям, ибо тяжесть состояния не позволяет держать его в общей палате. Конечно, время от времени случались скандалы и выговоры, но игра, очевидно, стоила свеч, и подпольная деятельность продолжалась. Вероника склонялась к тому, чтобы ее узаконить. Во-первых, заведующие лучше знают свое хозяйство и без нее могут решить, нужно им новое постельное белье или нет. Во-вторых, с помощью живых денег любые проблемы решаются оперативнее. Единственным, но серьезным изъяном «черного метода» становилось то, что деньги выводились из-под контроля главврача, а значит, ей нужно полностью доверять заведующим и быть уверенной в том, что они не кладут их себе в карман. Контролировать бухгалтерию на отделениях Вероника считала бессмысленным – там всегда можно написать что угодно.

«Ладно, посмотрю, в каком состоянии палаты, как с бельем дело обстоит, осторожно поспрашиваю сотрудников и, если все нормально, разрешу им брать деньги самим», – решила Вероника.

* * *

Заведующая терапией на просьбу Вероники показать платные палаты отреагировала очень странно.

Она вскочила, будто подброшенная невидимой пружиной, и, закричав: «Платные палаты!», буквально потащила Веронику за собой.

В обоих люксах обстановка была примерно такая же, как в Вероникиной квартире на Васильевском. Помещения были практически разрушены, и лишь кое-где наметились зачатки будущего великолепия – тут ровняли кусок стены, а здесь провели пластиковый водопровод. Однако в целом эти изменения носили хаотический характер, и поднаторевшей в ремонте Веронике было ясно, что палатами занимаются от случая к случаю.

– Узнаю почерк мастера, – усмехнулась она закурив. – Как только у вас хватило смелости поручать ремонт нашему заму по АХЧ? Нужно было нанять бригаду, вам бы за три дня все сделали. Ей-богу, потратили бы меньше, чем потеряли за то время, что палатами нельзя пользоваться. А ведь сколько еще потеряете! Если он мне, главному врачу, до сих пор люстру не может повесить!

Валентина Петровна, так звали завтерапией, поджала накрашенные бантиком губы и угостилась сигаретой из Вероникиной пачки. Прикурив, она глубоко затянулась, медленно выпустила дым и стряхнула пепел на кучу строительного мусора. Вероника невольно перевела взгляд на ее ноги – так и есть, она увидела остроносые туфли на шпильках. «Только не будь врачихой на каблучках! – в свое время воспитывала ее Надя. – Когда я вижу, что доктор ходит на шпильках, я сразу понимаю, что она безответственный и глупый специалист». «Где каблуки, а где ум! – возражала Вероника. – И вообще, нельзя ставить диагноз на основании одного-единственного симптома».

«Да что я все время вспоминаю о сестре!» – с досадой подумала она.

– Я хотела позвать бригаду, – сказала Валентина Петровна. – Я даже знала, к кому обратиться, и деньги уже были отложены! Но этот… Громов уговорил меня поручить работу ему. И этому своему косорукому напарнику. Они, дескать, будут делать бесплатно, с меня только бутылка за каждый день работы.

– Редкая сознательность, – хмыкнула Вероника.

– Главное, я ведь знала, что этому козлу нельзя доверять! Но он будто морок на меня навел… Нет, ломать у них энергии хватало, тут я не могу пожаловаться, они с остервенением крушили мне палаты, а вот как дошло до созидательного этапа, дело застопорилось. Во-первых, Марк Константинович уронил себе на ногу стопку кафельной плитки, а ваш зам по АХЧ, этот контуженый, не нашел ничего лучше, чем упасть в обморок. Не выносит он чужой боли, понимаете ли! Мы всем отделением обоих откачивали – выяснилось, что только затем, чтобы Константиныч запил на радостях! Теперь уж не знаю, какими пряниками их сюда заманить, чтобы закончили работу. Дура я, дура! – сокрушалась завтерапией. – И ведь не первый день знаю Громова, знаю, что он раздолбай, каких земля еще не рожала!

Веронике было очень неловко слышать такие нелестные отзывы о человеке, с которым она чуть было не вступила в интимную связь. «Но в тридцать восемь лет глупо рассчитывать на большее», – загрустила она.