дать им обоим поблажку. И мне нужно было лучше выражать свое разочарование. Мне нужно было объяснить так, чтобы они услышали, что я чувствую. Совсем нелегко для такого парня, как я.

Спорить с папой и дедушкой всегда было легче, чем говорить по душам.

— Я уверен. Если только это не поставит тебя в неловкое положение.

— Вовсе нет. — Она ободряюще улыбнулась мне и последовала за мной в дом. Затем села за кухонный столик мамы и папы, и в ее глазах светилась гордость, пока я рассказывал отцу и дедушке о земле, которую купил, и объяснял свое видение ранчо.

Я шокировал их до чертиков.

А потом они шокировали меня до чертиков.

Они согласились, что это была отличная возможность заработать деньги и что цена за этот участок земли была не слишком высокой, чтобы от нее отказываться. К тому времени, как мы все вышли на улицу — мы с Джеммой поехали в конюшню за ее машиной, а папа отвез дедушку домой, а потом пошел купить маме цветы, — они были в таком же восторге от расширения, как и я.

И сегодня вечером мы все втроем расскажем об этом Кэшу.

Я открыл дверцу Джеммы и придержал ее, пока она садилась внутрь, затем помахал папе и вывел свой грузовик задним ходом с подъездной дорожки.

Джемма поджала губы, безуспешно пытаясь скрыть улыбку, пока мы ехали к конюшням.

— Просто скажи это.

Она расплылась в улыбке, от которой у меня перехватило дыхание и отлегло от сердца.

— Это было не так уж и сложно, правда?

Глава 12

Истон

— Уф, — проворчала Джемма.

Я высунул голову из-за двери стойла, чтобы посмотреть, что происходит. Она подняла тюк за бечевку и пыталась поднести его к кормушке Спрайт.

— Нужна помощь?

— Нет. — Она бросила на меня предупреждающий взгляд. — Я могу сделать это сама.

Я поднял руки, посмеиваясь, когда она зашаркала по полу.

Месяц назад она едва могла поднять тюки на дюйм. Те квадратные тюки были маленькими по сравнению с теми, что мы использовали для скота. Мы держали их на чердаке для лошадей, когда они не были на пастбище. Они весили около семидесяти пяти фунтов (прим. ред.: примерно 34 кг.), и таскать их за тонкую красную бечевку было нелегко. Но она каждые выходные работала со мной в конюшне и постепенно наловчилась.

Руки Джеммы окрепли, как и ноги, и весь ее организм. Я знал это, потому что видел, как напряглись ее мускулы в те ночи, которые я проводил в ее постели в хижине.

Когда она уложила тюк, на ее лице появилась гордая улыбка, она достала из кармана «Лезерман», который я одолжил ей сегодня утром, и разрезала бечевку. Затем она положила сено в кормушку для Спрайт, прежде чем отнести часть в пустое стойло Пепси.

Я позволил ей покормить лошадей, а сам наводил порядок в стойлах, чего не делал уже много лет, потому что нанял для этого рабочих. Но сегодня утром я отпустил Рори с кем-то из парней и вместо того, чтобы работать в конюшне он помогал готовиться к дневной поездке в фургоне.

За последний месяц он провел много субботних дней с другими сотрудниками. Не только потому, что это давало ему больше возможностей для выполнения других задач, но и потому, что это давало мне возможность поработать наедине с Джеммой.

Если бы время, проведенное с ней, означало разгребать завалы, я бы назвал это победой.

Приближался День благодарения, и курорт был заполнен до отказа. В основном мы обслуживали сборища охотников, но были и гости, приехавшие сюда на недельный отдых. Мы организовали поездки на фургонах, чтобы они могли полюбоваться пейзажами Монтаны, попивая какао или сидр с шипучкой. Вскоре к нам должны были прилететь семьи, которые собирались провести здесь каникулы, наслаждаясь коттеджами и шале, а также блюдами, приготовленными известным шеф-поваром.

Тем временем, по традиции, моя семья собиралась поужинать у бабушки с дедушкой.

И мы с Джеммой, как и в течение всего месяца, делали вид, что мы коллеги и, в лучшем случае, друзья.

Если моя семья и догадывалась, что я несколько раз в неделю приезжаю к Джемме, никто об этом не упоминал, а значит, они не знали. За исключением моей матери, Гриры не отличались тактичностью.

Так что мы с Джеммой соблюдали приличия, когда встречались в лодже в течение недели. Я не останавливался, чтобы поговорить с ней на стойке регистрации. А по субботам, когда все остальные были дома, у нас была своя рутина. В пятницу вечером мы устраивали семейный ужин, ограничиваясь разговорами и делая вид, что не замечаем друг друга. Затем я уходил первым, но вместо того, чтобы идти домой, отправлялся в хижину. К приходу Джеммы у меня уже вовсю горел камин, и я обычно лежал голый в постели, ожидая, когда она присоединится ко мне. По утрам в субботу мы вместе пили кофе, а потом я придумывал несколько заданий, которыми мы могли бы заняться вместе.

— Ладно, я закончила. — Джемма появилась в дверях стойла, вытирая перчатки о джинсы.

На улице было холодно, воздух пронизывал мороз, а земля была покрыта пушистым слоем свежего снега. Но от усердной работы на лбу у нее появился легкий румянец, а щеки раскраснелись.

Она сняла свою темно-синюю зимнюю куртку, которую заказала несколько недель назад, после того как я в течение часа без устали читал ей лекцию о зимах в Монтане. Поверх черной футболки с длинными рукавами она накинула одну из моих фланелевых рубашек, чтобы не слишком испачкать одежду.

Ее волосы были собраны в беспорядочный узел, потому что она не помыла их утром, когда мы вместе принимали душ. На ней не было ни капли косметики, а к ботинкам прилипло несколько соломинок — еще одна покупка, на которую я ее уговорил.

Стоя там, свежая и расслабленная, Джемма остановила мое сердце. Черт возьми, она была прекрасна.

— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы заменить складское помещение в конце конюшни на то, что находится посередине? — спросила она. — Это сэкономило бы количество подходов.

— Э-э… нет. — Это стойло в конце конюшни всегда использовалось как кладовка. И теперь я не мог понять, по какой причине оно всегда было там. — Но я так и сделаю.

— Просто идея.

Джемма весь месяц подбрасывала идеи. В том, как она это делала, всегда было больше любопытства, чем назойливости. Но она смотрела на вещи так, как не смотрели остальные. И до сих пор я принимал каждую