Мысль о давешней обиде всю ночь не давала Роже уснуть; он на все лады обдумывал случившееся и подыскивал множество доводов в свое оправдание; но одно оставалось бесспорным: его высмеяли, а он стерпел обиду. Это обстоятельство отравляло радость, которую принес ему вчерашний день, когда все так славно для него складывалось. Досада и озабоченность, вызванные разъяснениями мэтра Кокнара о трудностях предстоящей тяжбы, отнюдь не способствовали тому, чтобы юноша провел спокойную ночь: Роже спал всего час или два и пробудился в самом дурном расположении духа.

Накануне шевалье хорошо понял, как важно для дворянина элегантное платье, и потому, перед тем как выпить чашку шоколада, он послал за портным и велел принести к десяти часам утра самый лучший костюм, какой тот сумеет только достать, и при этом безукоризненного вкуса. Ровно в десять часов портной явился с кафтаном из переливчатой тафты, обшлага которого были расшиты серебром, с вышитым камзолом из светло-серого щелка и короткими панталонами из той же материи, что и кафтан; наряд этот дополняли шейный платок, отделанный антверпенским кружевом, чулки со стрелками и башмаки с блестящими пряжками; облачившись в новое платье, Роже небрежно привесил слева остро наточенную шпагу, гораздо более дорогую и красивую, чем та, какую он носил накануне.

И тут шевалье откровенно поделился с портным своими опасениями, признавшись, что ему еще никогда не приходилось щеголять в столь элегантном наряде; портной, знавший толк в своем деле, дал юноше много ценных советов. Роже пожелал тут же применить их на практике: он стал ходить взад и вперед, поворачивался и кружил перед своим наставником, и тот в конце концов объявил, что совершенно удовлетворен тем, как небрежно шевалье поглаживает свой подбородок и быстро, одним ловким движением засовывает шляпу под мышку: по его словам, это было самое главное. Роже расплатился с портным и отпустил его. Он уже почти позабыл о неприятных мыслях, одолевавших его всю ночь, и потому, выйдя из гостиницы, весело зашагал на улицу Вожирар, где было расположено помещение для игры в мяч.

Тщеславие юноши было удовлетворено, одного только ему не хватало — хотелось, чтобы его могла увидеть в новом наряде Констанс; особенно сожалел он об этом потому, что явно производил сильное впечатление на прохожих, ибо все они оборачивались и провожали его глазами: в самом деле, никто не мог уразуметь, куда направляется в десять часов утра, вырядившись, как на свадьбу, красивый молодой человек, судя по всему, весьма довольный собою.

Шевалье первый пришел в помещение для игры; маркеры приветствовали его низкими поклонами, и это показалось ему хорошим предзнаменованием. Роже еще никогда не доводилось участвовать в такой игре, он думал, что окажется в каком-нибудь дворце, наподобие Лувра, а очутился чуть ли не в сарае.

Однако уже и в те времена мода столь самовластно господствовала в столице просвещенного мира, что, несмотря на все неудобства, игра в мяч получила там широкое распространение.

Благодаря своей слишком уж большой аккуратности Роже пребывал пока что в одиночестве; он воспользовался этим, чтобы расспросить маркеров о правилах игры и взять у них несколько уроков; человек он был сообразительный и потому быстро усвоил главные правила, а так как взгляд у него был верный и рука крепкая, то бросал он мячи довольно метко для начинающего.

Тем временем появились его новые друзья; изумлению Роже не было границ: все они пришли в широких панталонах и в халатах. Увы! Бедному нашему шевалье предстояло еще многому научиться, прежде чем стать настоящим парижанином.

Маркиз де Кретте заметил удивление юноши.

— Мы живем по соседству, — пояснил он, — и потому приходим сюда запросто, в домашнем платье.

— А я, расставшись с вами, должен буду сделать несколько визитов, — отвечал Роже, — так что решил одеться заранее.

— Вам стоило бы лучше прийти сюда в более удобной одежде, — заметил маркиз, — позднее вы бы заехали к себе и переоделись; такой костюм будет вам сильно мешать.

— Я не собирался участвовать в игре, — отвечал шевалье, кусая губы. — Ведь я даже незнаком с правилами и…

— Беда невелика, — прервал его маркиз, — мы сперва побросаемся мячами, чтобы малость поразмяться, вы составите себе понятие об игре, а уж потом начнем партию.

В эту минуту у входа раздался шум, не предвещавший ничего хорошего. Послышались громкие голоса, и Роже показалось, что он . узнал среди них голос человека, накануне потешавшегося над его светло-зеленым бантом.

Предчувствие не обмануло шевалье. В залу для игры и в самом деле почти тотчас же вошли братья Коллинские вместе со своими вчерашними спутниками; холодный пот выступил на лбу у Роже.

— Поспешим занять площадку, — сказал маркиз, — не то нам придется оспаривать у этих фанфаронов право играть первыми.

Он сбросил халат, друзья последовали его примеру; Роже со своей стороны снял кафтан, камзол и поверх одежды положил шпагу.

Игра началась.

Сперва Роже совершил несколько промахов, неизбежных для всякого, кто еще только учится столь трудной игре; ошибки юноши, были встречены смехом сидевших на скамейках для зрителей. Но мало-помалу игра его выровнялась. Надо сказать, что все телесные упражнения имеют много общего. Роже, обладавший от природы способностью ко всему, что требует силы и ловкости, делал успехи прямо на глазах; крепость его руки вызывала восторг у партнеров: пущенные им мячи свистели, как пушечные ядра, и нужно было немалое мужество, чтобы играть против него.

Молодые дворяне с удовольствием наблюдали, как постепенно раскрывались самые неожиданные возможности этого сильного и ловкого юноши. Стараясь поймать мяч, летевший над его головой, Роже подпрыгивал так высоко, что казалось, будто у него под ногами трамплин; для того чтобы вовремя поспеть к мячу, он кидался вперед или отбегал назад, столь стремительно и точно рассчитывая расстояние, что это было просто удивительно для начинающего игрока. Его партнеры не скупились на похвалы, и шевалье был в восторге.

Теперь на скамейках для зрителей веселились уже меньше: Коллинские тоже пришли для игры в мяч и находили, что партия маркиза де Кретте и его друзей чересчур затянулась. И пока младший из братьев зубоскалил с присущей ему наглостью, Коллинский-старший принялся со скуки швырять мячи в лузы играющих.

Он сидел с той стороны площадки, где играл де Кретте, и шутки венгра казались маркизу особенно неуместными.

Маркиз все больше выходил из себя, и чем сильнее он раздражался, тем меньше внимания уделял игре, так что в конце концов стал проигрывать.

Кретте умел проигрывать с достоинством, когда происходило это по его собственной вине или же по вине людей, к которым он благоволил; но он легко выходил из себя, когда проигрывал по милости других, особенно по милости тех, кого он не жаловал. Вот почему, когда Коллинский в очередной раз забросил мяч в его лузу, маркиз окончательно потерял терпение.