тех посещений он общался с представителями населявшей мир расы. Внешне они отличались от хозяев клуба, хотя некое сходство, при определенной доле фантазии, имелось. Да вот только их выдавал запах. Очень лёгкий привкус металла и чего-то ещё, ассоциируемого у него почему-то с запахом раскрошенного камня. Всё на пределе обоняния, но вперемешку с кошачьей шерстью его ни с чем невозможно было спутать.

И Алекса они тоже узнали сразу, как узнали в нём пришельца тогда, в прошлом. Он не мог этого объяснить, потому что понятия не имел, как именно у них происходит передача информации друг другу, и происходит ли вообще. Его могли узнать так же, как он узнал их — по оттенкам приобретённых в других мирах запахов, либо по другим косвенным признакам.

В любом случае, Алексу не имелось до них никакого дела. Скорее всего, они выполняли здесь функцию привратников. Каким-то образом они изменили свой генотип и приблизились к тому разнообразию видов, который царил в Эйоланде. Они охраняли ворота к себе, но в происходящее не вмешивались. Они попросту его не понимали.

Зато у их далеких предков, ко времени жизни которых и относилась разрушившая их мир война, имелась техника для преодоления барьеров времени и пространства.

Теперь такая установка работала здесь, в Эйоланде. И ребята из «Розового Рыся», знающие что это такое и как оно работает, приглядывали за своими пространственными границами. На всякий случай.

Алекс видел три варианта своих действий. Первый — поехать к Тое Багенге и всё ей рассказать. Скорее всего, она его арестует, посадит в тюрьму и наломает дров с владельцами ночного клуба. Последние уберутся в своё пространство, и станет только хуже.

Второй вариант — попробовать найти установку самому. Сэм назвала адрес в квартале Сирату, куда её приглашал пёс. Можно начать с него. В смысле и с адреса, и с пса.

Третий вариант — поговорить с местными рысями. Хотя бы с тем, кто принёс ему пиво.

Закончив думать, Алекс пришёл к жесткой необходимости реализовать все три варианта. То есть, вначале поехать в Сирату, завтра или послезавтра (как судьба распорядится) поговорить с местными рысями, а потом уже сдаться на милость пятнистой красавицы Тои.

Он оценил свой вывод и так, и эдак. Ему понравилось. Из-за столика Сэм он встал в прекрасном расположении духа.

— Спасибо за пиво, Сэм. И за рассказ.

— И… что ты сделаешь? — Сэм испугалась, что Алекс уедет и оставит её наедине с проблемами. Почему вдруг Тэт решил, будто Алекс ей поможет? И с какой стати ему этим заниматься? Из любви убивать?

— Наведаюсь к нему. К тому псу, с обрубленным хвостом. Видишь ли, я расследую одно дело, и он с ним явно связан. Мне придется задать ему несколько вопросов. Но, как бы он на них не ответил, ты никогда больше его не увидишь, Сэм.

Сэм кивнула. Она решила напиться, как только за Алексом закроется дверь и ей удастся проветрить комнату от его запаха.

***

Мисе совсем не хотелось расставаться с дядей Алексом, но она обещала его слушаться. Леопард обещал приехать к ней, как только сможет, и в его добрых серых глазах она не увидела ни капли неправды.

Дядя Мирс отвел её к себе. Его семья жила неподалёку от полицейского участка.

Жена дяди Мирса, тетя Эмека, встретила Мису благосклонно. Скорее, наоборот, большая грустная ягуарша оживилась, и даже улыбнулась, когда дядя Мирс рассказал ей про дядю Алекса и его детеныша, за которым тот просил присмотреть.

А ещё оказалось, что у них есть маленький детеныш по имени Яв. И у него есть отдельная, хоть и маленькая, комнатка.

Накормив Мису (маленькая барсица никогда в жизни не ела так много за день, сколько сегодня), ягуары устроили её в комнате малыша Ява и разрешили ей с ним поиграть.

Малыш Яв ещё не умел разговаривать и едва научился ходить. Его маленькое худенькое тельце было неестественно согнуто, а кривые ручки, казалось, делали совсем не то, что старался ими сделать их крохотных хозяин.

Глаза маленького ягуара были серьезными. Он ходил медленно и старательно, вытянув руки вперед, а его выражение мордочки отражало всё его старательность. Он часто падал, но сразу вставал, будто боялся лежать.

Малыш привел Мису в восторг. В не меньший восторг крохотного ягуара привел её хвост, длинный и пушистый. За всю свою маленькую жизнь подобного Яв ещё не видел. Его собственный хвост был коротеньким и тонким. Он видел только его кончик, по-детски остренький и гладкий, покрытый совсем реденькой шерсткой.

Пища от восторга, Яв бросился охотиться за доселе невиданным пушистым чудом, а Миса каталась по полу от смеха, наблюдая за его неуклюжими попытками. Разыгрываясь, она начала прыгать по стенам и потолку. Яв сел посередине комнаты, и, раскрыв рот, во все глаза смотрел за её полетами. От восторга он то и дело размахивал руками и хлопал ладошками друг о друга.

Когда Миса устала прыгать, она обратила внимание на мяч. Своего мяча у неё никогда не было, а, как известно, любой барс, взрослый или детеныш, мечтает о мяче и об игре в мяч.

Мяч был большой, из толстой прочной кожи. Яв старательно поднимал его с полу и неловким движением бросал в сторону Мисы. Та, совершив какой-нибудь немыслимый прыжок, ловила его, словно добычу, кусала, а потом отбрасывала в сторону.

Наступала очередь Ява охотиться. Перенимая её движения, он наваливался на мяч, кусая его и царапая своими крохотными коготками. Так как мяч был большим и тяжелым, то обычно он борол маленького ягуара и тот оказывался под ним. Но, малыш Яв не сдавался. С трудом, он выворачивался, старательно поднимался на ножки и отправлял мяч в сторону Мисы.

Слабый, в силу возраста, Яв ещё не умел играть долго и начал уставать. Миса же, наоборот, только-только разыгралась.

Сосредоточившись, она создала два своих дубля, которые тут же разбежались по комнате и стали катать мяч друг другу. Маленький Яв со смехом бегал от одной Мисы к другой, пытаясь перехватить неуловимое круглое счастье.

А тетя Эмека, которая наводила в другой комнате порядок, выметая из углов свалявшуюся шерсть и протирая пыль, тоже улыбалась, слыша их звонкие детские писки счастливой игры. И её глаза становились менее грустными.

В конце концов, они устали. Миса устала поддерживать свои дубли. Малыш Яв выбился из сил бегать за мячом. А тетя Эмека, закончив уборку, тоже устала.

Они посидели все вместе за крохотным столом, на который грустная тетя Эмека поставила общую чашку