будет. Повезло еще, что луна растет, ведь свидания под убывающей наверняка плохая примета. Надо бы мне изучить и этот вопрос, может получится в свою пользу как-нибудь трактовать. Типа: «О, радуга! Ну это надо обязательно обняться, а то счастья потом неделю не жди!» И будет у нас каждый день счастливый, полный хороших примет.

Тихомир на мгновение замер, потом размял шею и зашел ко мне за спину. Я хотела обернуться, но он стащил с меня капюшон и отвернул обратно к реке, после чего установил свой подбородок на мою макушку.

Внезапно небо озарила яркая красная вспышка, и характерный хлопок от взрыва фейерверка громом прошелся по всей округе. Я чуть не рухнула на месте от испуга, благо, Тихомир меня держал. Услышал что ли, только они успели фитиль поджечь?!

— Я тоже не люблю фейерверки, — сказал он после очередного залпа. — Запах, шум, я к этому еще чувствительнее, чем ты, но согласен, что теперь это не имеет никакого значения.

Разгуливающие по льду люди восторженно уставились куда-то в противоположною сторону променада, откуда до нас доносились только яркие всполохи красок на снегу. Громогласное зарево укутало небо. Я задрала голову.

— Повезло, что мы далеко! — прикрикнула я. — Если не смотреть прямиком на вспышки, так и будто гроза. Отличная примета!

— Согласен.

Руки Тихомира скользнули вниз и сомкнулись в замок у меня на животе, я уложила сверху свои и заерзала, кутаясь в его объятия, как в одеяло. Да этот фейерверк лучшее, что случалось со мной в жизни, потому что теперь-то на нас всем плевать!

Тиша склонился, и я щекой почувствовала его улыбку:

— Мила, можно, я тебя укушу?

Я задержала дыхание и прислушалась, но парень и не думал смеяться. “Укушу?” Так-то на первом свидании не целуются, но кусаться вроде никто не запрещал…

— Можно.

И за что он меня кусать собрался? За нос?

Тиша убрал одну руку, занес ее мне за спину, и через секунду я почувствовала холодные пальцы в своих волосах. Голова податливо склонилась к плечу, и Тихомир впился зубами в оголенную шею. Рык пронесся вибрацией по щеке, я выгнулась, в груди запекло и протяжный звучный выдох вырвался даже сквозь плотно сомкнутые губы.

Глаза закрылись и череда громогласных взрывов будто вышибла из меня остатки рассудка.

Я занесла руку, схватила его за волосы и потянула вперед. Белая жилистая шея застыла перед глазами. Я облизнула губы и жадно укусила его в ответ, сразу ощутив во рту сладковатый привкус сочных спелых яблок. Тихомир опустил руки, оперся на парапет и хрипло застонал.

Горячее дыхание скользило по лицу, влажную шею покалывало и дышать беззвучно стало невозможно. Хотелось взорваться с фейерверком от смущения, а в следующую секунду остаться с его дыханием и рыком в голове до самого рассвета.

Лучше бы мы просто поцеловались…

Канонада фейерверков стихла. Я стащила руку с седой головы, и всмотрелась заплывшими глазами в молнии кранов. Меня трясло, как от ворвавшегося под одежду мороза. Вот выдали… Чтоб мою больную голову. Сама невинность!

Тихомир опять меня стиснул и установил голову на затылок. Он тоже подрагивал, но даже не думал ослаблять хват, и пусть лучше так, чем мое лоснящееся ошалелое лицо на переднем плане!

— Извини, — сказал он. — Я не думал, что так получится.

— А как ты думал, получится?..

— Если честно, я думал, в лучшем случае, тебе будет смешно.

— Обхохочешься.

— Но вышло еще лучше, хоть и не смешно, — кивнул он, стукнув меня подбородком по голове.

Спустя пару минут дрожь прошла, Тиша меня отпустил, зарылся в сумку и в его руках сверкнули очки. Овальные, в широкой ярко-красной оправе и толстыми желтоватыми линзами. Когда он нацепил их на нос, его глаза сразу стали меньше. Сильные диоптрии искажают, и не удивительно, если это одна из причин, по которой он их не носит.

— Значит, у тебя есть очки.

Тихомир огляделся и потащил меня за рукав поближе к фонарю:

— Есть, конечно. Они у меня всегда с собой, всякое бывает.

— И даже когда пришлось удерживать меня за капюшон?

— Не лыбься, я бы их тогда и под дулом пистолета не надел.

— А теперь, значит, не стесняешься?

— Нет. Иди сюда, — поставил он меня под фонарь и положил руку на лоб. — Шею покажи мне, Мила.

Я послушно склонила голову и наконец-то поняла, что происходит. И почему я об этом даже не подумала? Явись я домой со следами зубов на шее, потом во век не отбрехаюсь! Укусил-то он меня пусть и в шутку, кто же знал что так серьезно получится, поверит только в это кто-нибудь вряд ли.

И что здесь веселого вообще, когда так приятно… Но если он был к такому не готов, значит никого еще не кусал. Сплошь хорошие новости!

— Ну? — шепнула я, когда Тихомир хмурясь блуждал по моей шее взглядом вот уже минуту.

— Тихо. Запрокинь голову, — стукнул он мне пальцем по лбу. — В крайнем случае, пластырь купим эвкалиптовый. Скажешь, горло болит.

— Отличная идея…

— Чисто, — Тихомир встал под фонарь, расстегнул воротник и отвернул голову. — Внимательно только.

Я присмотрелась. Венки морозными узорами разошлись по белой шее, в груди опять вспыхнуло, живот заныл.

— А тебе-то что, — мямлила я. — Вроде парни подобным даже гордятся…

— Обязательно, только никто мне не поверит, что это твоих зубов дело.

— Хорошие новости, — усмехнулась я. — Нет у тебя ничего.

Девочка в сарафане и кокошнике на такое не способна, действительно. И где стыд потеряла? Аж весело до сих пор!

Мы вернулись на площадку. Ощущение, что после такого он просто обязан на мне жениться зиждилось в воспаленной от счастья голове. И вроде бы ну укусили мы друг друга, и ничего такого, но теперь я не могла спокойно слушать, как он дышит, а делает он это всегда громко и волчий слух мне не нужен. Каждый сиплый вздох теперь отзывается трепещущими воспоминаниями, и вот надо было аж застонать! Тогда это казалось не так уж и интимно, а теперь рассудок остывал и крупинками собирался красный тревожный огонь.

Смешного мало, еще и добавки хочется. Этот же наверняка расслышал мои стоны даже сквозь грохот, не зря одним укусом ограничиваться не стал, и рычать с удвоенной силой начал. Я хлопнула себя по щекам. Ну и черт бы с ним, подумаешь! Это не краткое содержание, а аннотация! Она для того и нужна, чтобы завлечь.

Тихомир встал рядом и прилег на парапет, опираясь на локти:

— Сначала я очень хотел второе свидание или третье, а теперь готов только на