Я села, рясы скатились по плечам и тихо зазвенели. Может пуговицу все же стоило расстегнуть?.. Знал бы Третьяк, какая теперь у меня в голове “каша”, откусил бы себе язык!

— Доброе, — сказал Тихомир, скользнул взглядом по моей голове, плечам и нахмурился. — Милослава, что случилось?

— Все отлично, — кивнула я и махнула официанту.

Хватит с меня одной булки, масла и меда, кусок в горло бы влез.

— Как-то не похоже.

— Нам надо поговорить, — сказала я, разглаживая салфетку.

— Я весь внимание. Что у нас уже случилось за эти пару минут?

— У меня есть несколько вопросов, и я очень прошу отвечать честно, — волк кивнул. — Первый. Сколько жен ты планируешь иметь?

Тихомир сложил руки на столе и склонил голову:

— Чего?..

— Я спрашиваю, как ты относишься к многоженству.

— Отрицательно.

— Отлично. А к «целомудренной ущербности»?

Тихомир задрал брови:

— Это что за вопросы?..

— Отвечай.

— Никак не отношусь.

Я опустила глаза на стол:

— В каком смысле?

— В прямом. К чему вопрос, я не понял?

— К тому, что я ни с кем не встречалась, не целовалась и не кусалась, до тебя. Мне нужно знать, как ты к этому относишься.

Тихомир зарычал и ощетинился:

— Так, кажется я понял, что происходит. Сюда смотри, Мила, — ткнул он пальцем на свое лицо. — Я суеверный, но кутать тебя в платок не собираюсь. Это понятно?

Хвала Богам!

— Понятно.

— Еще вопросы?

— Нет.

— Точно? Если что, я до тебя тоже ни с кем не “кусался”, это проблема?

— Нет, это отличные новости.

— Мать честная. Тебя кто надоумил? Ольга?

— Нет. Просто я слышала, что такое бывает. Особенно среди суеверных. Вопрос закрыт.

Тихомир откинулся на спинку стула и схватил вилку:

— Вот это «доброе утро», — бубнил он. — Я на всякий случай напомню, если вдруг ты забыла, я волк, и почую, что тебя «укусил» кто-нибудь другой за километр.

Я макнула булку в мед и пожала плечами. Третьяка, — прибью. И знала же, что у этих обоняние животное! Олег унюхал отвар анютиных глазок на сарафане, которому сто лет, и который уже десять химчисток пережил, конечно этот почует на мне даже случайное касание кого-нибудь другого, а я ему тут о целомудрии рассказываю!

— Я буду обливаться ведром духов перед каждым свиданием.

— Значит, каждое свидание мы будем начинать с душа и переодевания.

— Тогда купим мне волчицу.

— Нет, — рыкнул он. — Я не собираюсь ходить на свидания ни с кем, кроме тебя. Можешь успокоиться.

— Отлично…

Мы расправились с завтраком в полной тишине под мимолетные перегляды, но я все равно чувствовала себя на пару тонн легче. Даже когда Тихомир пошел глаза свои желтые снимать мне и вякнуть не захотелось.

Наверняка он и подумать не мог, что у него будет такая не суеверная подружка. Ему тоже сложно, но мы вместе, а за свое счастье надо бороться. Чем хуже начало, тем лучше продолжение, — пусть такой приметы и нет, я теперь в нее искренне верю, да и прогресс на лицо.

— Мне нравится твое очелье, — сказал Тихомир, когда мы вышли на улицу. — Ты немного позвякиваешь, это очень удобно, когда я тебя не вижу.

Комплимент, — выполнено, и совсем не важно, каким тоном, и что смысл очелья так-то не в звоне.

Я благодарно кивнула и улыбнулась. Обижаться теперь не получается. Пусть Треня немного перегнул с этим “смотри его глазами”, себя ведь не перекроишь, а жить все равно легче стало. И кому он сдался в этой академии? У них там полно всяких царевичей забугорных, и если бы не клюшкование, я бы, наверное, вообще не переживала.

С неба посыпались редкие снежинки. Тихомир дернул головой и чихнул. Шапку уже не носит, хотя с такой шкурой она ему не больно-то и нужна, уши только лишний раз закрывает. И почему он, интересно, седой? Арктический? Наши все бурые и рябые, в этом и волка-то не признаешь, больше на зайца похож.

На улице было еще темно, но выходной день медленно расцветал морозными цветками на фонарях и фасадах, и переливался красками праздничной иллюминации. Никакого тебе гудения машин, грохота и толп. Я запрятала руки в карманы и стиснула пальцы в кулак. Людей на улицах практически не было, но мы все же не на необитаемом острове, только потянись, опять рычать начнет.

Тихомир поджал губы и покачал головой, когда мы встали на перекрестке, в ожидании светофора. Место, где все обычно находят пару минут на объятия для нас еще страшнее, чем лестницы. Я отступила чуть в сторону, когда почувствовала, что карманы уже трещат, не в силах сдерживать мои хотелки. А ведь обними он меня сейчас, я начну думать, что ему теперь не страшно со мной расстаться!

Один раз всего обнялись, и то через два пуховика… Сегодня хоть в футболке увидела. Руки у него красивые, как и шея, и мне он почему-то теперь представлялся жестким и колючим, как береза, но в то же время таким же живым, шуршащим и всегда немного грустным. Мы вроде ровесники, но если припомнить двенадцатый класс, ни один из одноклассников даже под лупой не казался мне таким же мужественным.

Тиша вздохнул и расстегнул ворот на куртке. Может у него не только на голове шерсть, но и на груди? Жарко? Олег по холодам бывает зарастает, как домовой, потому что привык в шортах по дому шастать, но одно дело в квартире, а другое в их загородной усадьбе под сруб. Дров не напасешься, чтоб его любимые плюс тридцать держать. Бедная Бела. Вышла замуж за красивого, молодого, голубоглазого златовласика, а получила это чудовище мохнатое. Надо бы как-нибудь вызваться с племянниками посидеть, ведь если Третьяк не соврал, и Дашка пошла, там теперь неуправляемая орава из пяти медвежат. Я устаю на них даже смотреть, а она с ними живет!

Я о детях как-то не думала никогда, а теперь спроси меня, даже запинаться с ответом не буду. Хочу и все. Они будут похожи на Тихомира, и обниматься с ними можно будет хоть до посинения. Еще ревновать будет!

Одна проблема, он проклят, пусть оно и приобретенное, а может по наследству передаться. Белояра до сих пор на маленькую молится, чтоб не дай черт клыки не прорезались. Олег тогда точно жить к своим пчелкам отправится. И вот вроде бы он в нашей семье самый ответственный, самый деловой и принципиальный, а все равно умудряется от жены получать, что потом приходится ей то шубу, то духи “без повода” дарить.

Мы свернули на кленовую аллею, я пнула