— Устроим засаду.

Монакура Пуу, схватив заворожённую Бездну, потащил её обратно под сень арки, забитой трухлявыми гробами, где они и повалились за какой-то гнилой саркофаг, выставив наружу стволы штурмовых винтовок.

* * *

Соткен обессиленно привалилась спиной к обветшалой стене дома и сползла вниз, прямо в грязную лужу на мостовой. Толстые колготки гордых ливонских леди моментально промокли на заднице, но от этого стало немного легче. Она зачерпнула ладонью вонючую воду и плеснула себе в лицо. А потом ещё раз. Кровь и трупная жижа неупокоенных мертвецов стекали по её щекам бурыми ручейками.

Рядом плюхнулся Скаидрис, хлюпая красным распухшим носом — забавным жителям городка удалось таки засветить ливу в наглую морду. Отдышавшись, он перевалился на бок и навис на женщиной, которая умывалась водой из сточной канавы.

— Зацепили? Дай посмотрю.

Левое обнажённое предплечье Соткен покрылось коркой из крови и грязи; оттуда обильно текло. Скаидрис несколько раз нажал на рану, извлекая из измученной женщины хриплый писк, после чего скептически оглядел детали её гардероба: болтающийся броник, тесный этнический жилет и рваный сарафан, плавающий в канаве обмякшим парашютом.

— Эх, тётя, — укоризненно вздохнул лив и стянул с себя кенгуруху: мёртвый Беджрих Сметана насторожился, выкатив белки незрячих глаз.

Оторвав полоску тряпки, Скаидрис перетянул руку Соткен выше локтя, закрывая глубокую рану. Сработал инстинкт: раненая вытянула вперёд бинтуемую конечность, поработала пальцами, сжимая и разжимая кулак.

— Неа, — улыбнулся лив, — Вмазаться нечем, это не третий «Fallout», тут нет ни ментат, ни винта — будем пробиваться без допинга. Это хардкор, тётя. «Травма», запредельный уровень сложности. И перманентная смерть с фулл-лутом в нашем случае.

Висельники раскачивались на своих верёвках с унылым скрипом, узенький проулок завалило обезглавленными трупами, воняло, как в братской могиле.

— Вставай, — рука Скаидриса на ощупь напоминала дохлую лягушку.

Они снова двинулись вперёд. За балкой с повешенными улочка сворачивала и всё опять повторялось: угрюмый фахверк, распахнутые окна; в некоторых бушует сильный пожар, но пламя настолько тусклое, что не в силах осветить полумрак, висящий туманным полотном над проулками и дворами старинного города. Монотонная музыка стихла: Соткен слышались приглушенные голоса, детский смех, звуки плачущей скрипки, шорохи и женские стоны.

— Смотри, — кривушка потянула лива за рукав.

В трёх метрах от них, на мощёной мостовой, вновь расцвёл алый цветок огненной пентаграммы.

— Скай, — слабо прошелестела Соткен, — Ведь этого не может быть, это же бред какой-то. Мы не можем оказаться в долбаной виртуальной реальности.

— Можем, — отрезал лив.

— По крайней мере, здесь не должно быть больно — это же грёбаная игра, я так понимаю, — настаивала кривушка.

— Уже нет, — ухмыльнулся тру-метал, — Береги патроны, чудес не будет: надежды найти коломёт уже нет. Умирать здесь придётся по-настоящему — мучительно, страшно и нихера не быстро. Поэтому прекрати копаться в своём сознании: забудь про все эти «виртуальные реальности», «игры», про этот самый «бред какой-то» и просто постарайся выжить.

— Я не должна быть здесь, — процедила Соткен, — Это испытание приготовлено для тебя: это твой кошмар и твоя травма. Я здесь очутилась по чьей-то досадной ошибке.

— Я никогда бы не ступил в пентаграмму, — парировал Скаидрис,— Возможно, ты послужила педалью сцепления: совместила зубцы моего сознания и этого мира; активировала ловушку, приготовленную мне, а дальше твоя судьба уже не имеет значения. Как тебе такой вариант?

Соткен сплюнула на землю. Лив кивнул:

— Никто не хочет думать о себе, как о наживке: все думают, что мир вертится вокруг их собственного эго. Пошли.

Он протянул ей руку. Соткен немного помедлила, а потом крепко сжала её.

Долговязый, длинноволосый парень в рваных кедах и кривоватая женщина в живописном этническом костюме, шагнули в пылающий круг алой пентаграммы. Оглушительно загрохотало, и за их спинами, прямо из средневековой брусчатки, снова вознёсся к хмурому свинцовому небу частокол толстенных остроконечных брёвен.

* * *

Топот марширующих ног стих, хор детских голосов взвился атональным воплем и затих. Факелы в руках прибывших потухли. Наступила тишина. Силуэты врагов скрывалазловещая мгла. Монакура заметил, как метнулась вверх рука предводительницы: порыв резкого ветра разорвал колдовской туман, окутывающий боевые порядки. Сержант сквада облизнул вмиг пересохшие губы:

— Ты видишь это, мелкая?

— Вижу, — прошептала Аглая, — Мёртвые дети... А с ними...

Она не договорила, прикрыв рукой рот жестом неподдельного ужаса.

— Меня больше тревожат мёртвые солдаты, а где ты видишь детей? — Монакура Пуу припал к прицелу штурмовой винтовки.

— Фантасмагория... Бред и чертовщина, — барабанщик бессильно опустил ствол и потёр переносицу, — Как нам завалить всех этих мертвяков?

Над корявой брусчаткой колыхался кривой строй разномастных иссеченных щитов. Римские скутумы накрывали круглые деревяшки скандинавов, ростовые павезы тёрлись о нормандские капли. Нелепая стена беспорядочно ощерилась железом: ржавые копья, пики и алебардами торчали в разные стороны. Над верхушками щитов виднелись каски и шлемы: гнутые шишаки, вмятые бацинеты, пробитые салады и покарёженные пикхельмы. Ветер, разбуженный Йолей, кренил к земле древки знамён, штандартов и флажков; трепал изодранные полотнища и стяги. Боевые порядки мертвецов с лязгом расступились: из темноты появилась скособоченная телега. Её тащили одетые в лохмотья дети: безгубые рты широко распахнуты, в провалах чёрных глазниц — мрак. На телеге колыхалось огромное, в человеческий рост, распятие: Иисус, увенчанный терновым венцом, широко улыбался окровавленными губами.

Аглая Бездна всхлипнула и автоматная очередь срубила голову Спасителя и повалила пару малолетних хористов.

Пронзительный детский крик сжал голову ледяными тисками: Монакура Пуу выронил винтовку и содрогнулся от резкой боли в висках. Взгляд ледяных глаз нашёл Йолю: предводительница, закрыв уши ладошками и опершись спиной о пьедестал, медленно сползала на задницу. Датский меч валялся на мокрых камнях мостовой.

— Ух, — выдохнули десятки мёртвых ртов; воздух наполнился летящими стрелами, арбалетными болтами, дротиками и копьями.

Эта смертоносная лавина накрыла проём арки, где прятались сержант и девушка. Но за миг до того Монакура схватил в охапку Бездну и закатился с ней в груду гробов, и это спасло им жизни. Стальной град превратил их убежище в трухлявую щепу, но на бойцах не было ни царапинки.

— Туда, — толстый палец сержанта ткнул в противоположную стену, где громоздилась ещё одна куча ящиков.

Они прыгнули и зарылись в доски, ровно как те крысы, что несколько минут назад спасались от толстых подошв их армейских берцов.

— Ух, — снова выдохнула стена щитов.

Воздух наполнился свистом, затем шквал