– А я уже сейчас готов вам сообщить всю информацию об этой женщине, Андрей Васильевич. Абсолютно полную. Хотите?

– Да? Но как ты…

– Да случайно. Совершенно случайно. Это моя бывшая жена, Леся Хрусталева. Вы ее должны помнить…

Он сглотнул и будто заволновался сильно, опустил взгляд себе под ноги, замолчал.

Командор посмотрел на него с недоумением, потом протянул задумчиво:

– Бывшая жена, говоришь? Странно… Нет, я ее совсем не помню.

– Ну как же, Андрей Васильевич! Вы должны ее помнить! Вы же… Вы же…

– Ах, да-да, была там какая-то история… Точно, была! Погоди… Кто ж у меня тогда в женах ходил? Валентина, что ли? Точно, Валентина! То бишь Валерия. Модная была актрисулька, популярная – жуть. Красивая женщина, жаль, что спилась. А твоя баба мне тогда просто под руку попалась, ты извини… Оно как-то случайно все вышло. Хотелось, понимаешь ли, Валентину ревностью расшевелить. Мне вообще все равно было, какую бабу под глазок камеры в спальню заволочь… Главное, чтоб убедительно было.

– Так это… Это вы сами кассету в телевизор сунули?… Чтобы… Чтобы все увидели?

– Ага. Сам. Я ж говорю – твоя жена мне тогда первой под руку попалась! Она, кстати, и не сопротивлялась совсем. Шла, как овечка на заклание. Дура она у тебя была. А кстати, чего ты с ней развелся-то? Ко мне приревновал, что ли?

– Н-нет… Я не ревновал. Меня отец заставил. Сказал, что она фамилию опозорила. И вроде как на вас сослался, что вы развода потребовали.

– Я?! Развода? Да ну, зачем… Я эту историю и забыл тут же, если честно. А ты уверен, что мой сын… он с этой твоей бывшей время проводит? Она кто сейчас?

– Да никто… Кем ей быть? Сами же говорите – овечка. Живет, с хлеба на воду перебивается. Комнату в спальном районе снимает. Сестра ей ребенка подкинула, а сама квартиру продала и в Америку смылась. Теперь она ее пацана растит, так и живут.

– Ого! Там еще и ребенок есть. Что ж, понятно… А как думаешь – серьезно у него с ней?

– Серьезнее некуда. Он там живет последние дни, я сам видел.

– Живет? С чего это он у нее живет? А, ну да… Толстая Анька же в санаторий уехала… Нет, погоди, это что же у нас получается? Я эту бабу перед камерой трахнул, вы с отцом ее из дома выгнали, а мой сын подобрал, выходит? Отработанным материалом пользуется? Как бомж на свалке? Потом еще и знакомить меня с ней начнет, идиот…

– Выходит, что оно так и есть, Андрей Васильевич. Выходит, не уважает он вас. Не ценит.

Командор дернулся, поднял голову, обдал Игоря ледяным удивлением. Потом помолчал немного, переспросил тихо:

– Что? Что ты сказал про уважение, я не понял?

– Извините… Извините, Андрей Васильевич! С языка сорвалось…

– Пусть с твоего языка ничего подобного более не срывается, понял? Я не нуждаюсь в твоих комментариях. Что дозволено шаху, того не дозволено… другому человеку. Есть такая поговорка. Слышал?

– Извините…

– Ладно, поехали!

– Куда, Андрей Васильевич?

– Как – куда? К этой… К бабе твоей. К бывшей. Как ее зовут, я забыл?

– Леся.

– Поехали, отвезешь меня.

– А вы… Вы что…

– Да ничего я ей не сделаю! Поговорю только. Объясню, кто есть я и кто есть мой сын. Думаю, она поймет. Нет, я все-таки не понимаю, не понимаю его! Помани пальцем – столько шикарных баб налетит на молодость и деньги, а он себе какую-то Лесю выискал, отставной козы барабанщицу… Нет, не будет этого. Еще чего не хватало. Поехали, чего ты на меня так смотришь! Ну?

* * *

Чего бы такое вкусное мужчинам на ужин придумать? Из мясного, горячего, пахучего. Чтоб они вошли в прихожую и носами потянули, и чтоб голодные были, и чтоб слюнки от вкусного запаха потекли…

Леся улыбнулась, выгнула спину по-кошачьи, потянулась, откинув назад руки. Потом встала, медленно прошлепала к холодильнику, потянула на себя дверцу морозильной камеры, задумчиво обследовала ее содержимое. Хотя обследовать было особо и нечего. Упаковка сосисок, пельмени, пачка болгарских овощей… Вот если б курица была, можно было бы ее в духовке запечь. Но курицы в морозилке не наблюдалось. А жаль. «А не сходить ли тебе в магазин, дорогая? – тут же сердито обратилась Леся к самой себе. – Похоже, ты так увлеклась беззаботностью, что и не заметила, как обленилась напрочь. Давай-давай, отрывай задницу от стула и иди. Свежие продукты в холодильнике переменам жизни не помеха…»

Мысль о жизненных переменах сладко толкнулась в солнечное сплетение, и она зажмурилась на секунду от этого приятного и счастливого щекотания, но тут же и посерьезнела лицом, и свела брови к переносью – нельзя, нельзя так откровенно радоваться! Откровенная радость счастье глазит, притягивает злую судьбу обратно. Может, и неправильно все это, но не зря же люди через левое плечо плюют… А может, и ей тоже плюнуть? На всякий случай?

От перелива дверного звонка она вздрогнула, будто устыдилась только что претворенного ею в жизнь факта суеверия, ринулась торопливо в прихожую. Ритка, что ли, пришла? Или Верка в гости заявилась? Давно ее не было…

Распахнув дверь и не успев стереть приветливой улыбки с лица, она застыла на месте, как соляная статуя или как особь, моментальным параличом разбитая. А еще говорят – как громом пораженная. Да все, что угодно, можно было соотнести сейчас с этим ее испугом. У медиков это называется нервным шоком, а у юристов – состоянием аффекта. Правда, в голове дрожала последняя мыслишка, что надо бы найти в себе силы да захлопнуть побыстрее дверь перед этим ненавистным лицом, преследовавшим ее в ночных кошмарах последние семь лет, но она не могла и пальцем пошевелить. Какое уж там – дверь закрыть.

– Ну? Чего ты на меня уставилась, милая? Не узнала? – холодно сверкнул глазами Командор.

Однако в голосе его никакой холодности не присутствовало. Присутствовало скорее насмешливое удовольствие от произведенного эффекта, и эта явно прозвучавшая насмешливость вернула ее к жизни, как легкий, похожий на пощечину шлепок ладонью по лицу.

– Узнала. Узнала конечно же, – вяло прошелестела Леся, не слыша своего голоса. И закрыла глаза. Пусть это будет сон. Всего лишь сон. Глаза откроются, и никакого Командора из прошлой жизни за дверью уже не будет…

– Тебе плохо, дорогуша?

И снова насмешливое, злое удовольствие ударило в грудь и смяло волю, и пошел страх по спине колкими иголками – все, все как тогда…

– Может, впустишь в дом? Поговорить нужно.

– Со мной? О чем вам со мной говорить?

– Да уж есть о чем…

Он слегка повел ладонью и пошевелил холеными пальцами, небрежным жестом показывая ей, чтобы отступила от двери, дала ему дорогу. Леся автоматически сделала шаг в сторону, не чувствуя под собой ног. Они были негнущимися, будто два тяжелых протеза, приставленные к чужому телу. Так и потопала, как деревянная чурка, на кухню, ведомая его прямой и надменной, будто из камня вытесанной спиной.