– Не, мужик… У меня не тот случай, – смеясь, возразил Андрей. – У меня любовь настоящая, можно сказать, первая…

– Иди ты! Настоящая, говоришь? Так в наше время настоящего-то вроде ничего нет… Золото, говорят, и то подделывают. Многие на пальце носят колечко со штампиком и знать не знают, что это подделка. Главное – в голове обманная уверенность есть. Золото, и все тут. И с женой так же. Поставил штампик в паспорте и не думай ни о чем. Живи. А начнешь думать да сомневаться – изведешься зазря, а любви никакой так и не сыщешь.

– Нет, мужик. Это не про меня. Моя семейная жизнь только начинается. Настоящая, счастливая. В горе и в радости. Я, можно сказать, ради этой жизни с отцом родным порвал…

– Иди ты! Из-за бабы – с отцом? Ну, ты даешь… Что ж, успехов тебе в трудностях. Тебя во двор завезти или как?

– Да нет, не надо во двор… Сколько я тебе должен?

– Нисколько. А за разговор спасибо. Хотя и не за что тебе спасибо говорить, если по большому счету! Я только в голове все по полочкам разложил, а ты – любовь, любовь… Ладно, вылазь. Не трави душу.

– Ну, тогда пока.

– Бывай, мужик…

Анька открыла дверь, глянула на него настороженно. В глазах вопрос, на губах улыбка ласковая, непривычная. Спросила с надеждой:

– Андрюш, ты мобильник потерял, да? Мы тебе с мамой звонили из санатория, звонили…

– Нет, не потерял. Вы когда приехали?

– Вчера еще… А где ты был, Андрюша? Я папе твоему тоже звонила, но он не сказал ничего… Знаешь, как я переволновалась?

– Ага. Снервничала. Я помню.

– Ой, так ты на маму сердишься, да? Что она на тебя накричала перед отъездом?

– Нет. Ни на кого я не сержусь, Ань. Пойдем на кухню, поговорим.

– Анютка, ты с кем бубнишь? – послышался из ванной сердитый голос тещеньки, и вот уже красно-квадратная распаренная физиономия высунулась из двери, окинула Андрея маленькими злыми глазками. – А-а-а… Явился, ирод! Совсем тут заблукал без жениного пригляду? Говорила я Анютке…

– Отстань, мамо! Дай нам поговорить! – сердито зашипела на нее Анька.

– Ага, давай… Вожжайся с ним больше, едрена матрена простодырая! Да с им разве можно по-человечески-то? Разве он понимает?

– Сгинь, мамо, я кому сказала! – подтолкнула тещеньку обратно в ванную Анька. – Ну? Не лезь, не порть мне разговора…

– Да подумаешь! Не больно и хотелось… – обиженно пожала плечами женщина, сердито закрывая за собой дверь. Но закрыла-таки не до конца – оставила щелку. Андрей голову был готов дать на отсечение, что она тут же приникла ухом к этой щелке, затаившись в неловкой позе охотника. Что ж, пусть…

– Ухожу я от тебя, Анька! – с ходу сообщил он, плюхаясь на кухонный стул.

Колыхнувшись полным телом, будто прошел по нему быстрый электрический разряд, она застыла перед ним статуей, меняя выражение лица сначала с ласкового на оторопелое, а потом и мамино родненькое личико быстро выползло наружу – полыхнули черной яростью глаза, подобрались губы твердой куриной гузкой, и вот уже полетела ему в лицо жирная фига, подкрепленная мощным визгливым сопровождением:

– А вот это видел, гад? Уходит он! Как же! Да я твоей мозглявке вмиг дыхалку перекрою! Шею сверну, как цыпухе, всю жизнь по больницам проведет. Понял?

– Тихо, Анька. Убери от меня пистолет, – с силой отвел он от лица Анькину фигу. – Давай поговорим спокойно, без русских народных психозов. То есть без мозглявки, дыхалки и без цыпухи. И вообще, только попробуй ее пальцем тронуть…

– И попробую! Можешь даже не сомневаться, как попробую! Да я… Да я…

– Без квартиры останешься, Аньк. Отец эту квартиру на мое имя купил, так что придется тебе с мамой обратно в деревню ехать. Выбирай, Анька. Или комфорт здесь, или жажда мести из родной деревни. Свернуть шею ты можешь, конечно, я в твоих способностях нисколько не сомневаюсь, но подумай, во что тебе это удовольствие выльется. Выбирай.

Все это он проговорил быстро, громко и четко, практически на одном дыхании. Как мелкие гвозди вколачивал. Еще и присолить пришлось грубостью голоса, иначе Анька его пламенной речи просто не восприняла бы. А так стоит, слушает, бровки к переносью свела, в глазах здравый расчет мелькнул искоркой. Может, даже мудрый совет вспомнила из журнала «Космополитен». Вроде того – возьмите все лучшее от уходящего к другой мужа, возьмите для себя дивиденды в процессе развода…

– Анька, не отдавай кватеру, дура! – резко всунула голову в открывшуюся кухонную дверь тещенька, как шустрая кукушка из часов. – Наша, наша кватера-то! Соглашайся, Анька!

– Да сгинь, мамо… – махнула на нее рукой Анька, вяло опускаясь на стул, – ты еще тут со своими советами… Дали по башке обухом, теперь еще и хотят чего-то…

– Мама плохого не посоветует, Ань, – ласково проговорил Андрей. – Отпусти меня с миром, прояви благоразумие. Давай обойдемся без драк, ладно?

– Сволочь ты и нахал бессовестный, вот ты кто… – расквасилась она тут же лицом и всхлипнула тяжко, будто икнула. – Сам поманил в красивую жизнь, а теперь отымаешь… Эта лахудра будет теперь жить в папочкином богатстве припеваючи, а я…

– Не будет она жить припеваючи, Ань. Успокойся. Если тебя так этот вопрос волнует. Точно не будет.

– Да, волнует! Думаешь, ее не волнует, что ли? Думаешь, она тебя за красивые глаза из приличной семьи уводит? Как бы не так! Пронюхала, падла такая, какой у тебя папочка, вот и…

– Нет у меня больше папочки, Анька. Порвал я с ним.

– Иди ты… Что, правда? Прямо-таки рассорился навсегда?

– Ага. Навсегда.

– А зачем?

– Так надо было.

– Во дура-ак… Правильно про тебя мамо говорит, что ты ирод царя небесного. Ирод и есть… Ни себе, ни людям…

– Ирод, конечно! – снова сунулась кукушкой в дверь тещенька. – Кватеру, кватеру не отдавай, главное! Слышь меня, Анька?

– Ну что, Ань, по рукам? За «кватеру» потерпишь отказ от рукоприкладства? – спросил Андрей терпеливо, дождавшись, когда за «кукушкой» захлопнется дверь.

– А ты не смейся над нами, Андрюш… Все бы только шуточки шутил. Ты нас с мамой пожалей лучше. Куда мы теперь пойдем, как жить будем? На паперти стоять?

– Ну почему на паперти… Можно на фабрику тебе вернуться, например.

– Это что? Опять к конвейеру вставать?! Мне?!

– А почему нет, Ань? Стояла же раньше, и ничего! Я помню, ты даже с удовольствием на фабрику ходила, похвальные грамоты мешками получала. И вообще… Конвейер – это ж тебе не разбитое корыто из сказки про золотую рыбку, на фабрике зарплату платят!

– Ага… Легко тебе говорить! После шоколадных конфет леденцов-то не шибко хочется. И вообще сволочь ты, Андрюша, как есть сволочь! Чего тут еще скажешь? Показал красивую жизнь и тут же отбираешь. Это… Это нечестно, Андрюша! И глупо.