Между тем, как указывалось выше, в 21 час вечера 7 августа командующий 8-й германской армией М. фон Притвиц унд Гаффрон отдал приказ об отступлении за Вислу. Немцы запаниковали и, не успев еще оценить обстановки по достоинству, поспешили отказаться от возобновления операции (эта ничем не обоснованная паника в армейском штабе пройдет уже через сутки). Командарм-8 сообщал в Ставку начальнику штаба верховного главнокомандующего (сам кайзер Вильгельм II) Х. Мольтке-Младшему: «Ввиду наступления крупных сил с рубежа Варшава – Пултуск – Ломжа, не могу использовать обстановку впереди моего фронта и уже ночью начинаю отход к Западной Пруссии. В предельной степени использую железнодорожные перевозки»[110].

В то же время это решение вызвало недовольство в штабе 8-й армии. Первый офицер Генерального штаба (начальник оперативного отдела) полковник Гофман и обер-квартирмейстер генерал Грюнерт высказались против отступления, предложив, раз уж командарм не решается драться с 1-й русской армией, организовать удар по 2-й русской армии. И проблема здесь не столько в поражении русских, сколько в том, чтобы выиграть время, потребное для выигрыша войны во Франции. Достичь этого было возможно только активной обороной Восточной Пруссии, внутри самой же провинции.

Но генерал Притвиц (перед войной – любимчик кайзера Вильгельма II), не сумевший своевременно оценить ситуацию, настоял на подготовке к отходу за Вислу – командарм-8 считал, что весь русский Северо-Западный фронт насчитывает 15 армейских корпусов, между тем как в действительности их было только 7,5 (и еще один ожидался). Мольтке-Младший, получив известие из 8-й армии, также предложил командарму-8 провести операцию против 2-й русской армии: раз уж не пригодились шаблоны учений 1903 г. (против 1-й русской армии), значит, следовало попытаться применить образцы 1905 г.

Для вящего эффекта Мольтке запросил мнение командиров корпусов, оборонявших Восточную Пруссию, в обход штаба армии. И, как выяснилось, ни один высший начальник не разделял мнения Притвица об отступлении за Вислу без боя. Все комкоры горячо поддержали мысль Верховного командования о новом ударе по русским. Командиры 1-го армейского и 1-го резервного корпусов, чьи войска без больших потерь вынесли на своих плечах тяжесть Гумбинненского сражения (а подразделения 1-го армейского корпуса даже сумели прорвать русский оборонительный фронт на своем участке), считали, что победа осталась за немцами.

Неважно, что в действительности Гумбинненское сражение фактически закончилось «вничью», а надлом воли штаба 8-й германской армии отдал победу противнику. Неважно, что 1-й резервный корпус не сумел ничего сделать, а 1-й армейский корпус, прорвавшись в тыл русского 20-го армейского корпуса, имея двойное превосходство в силах, остановился и прекратил развитие успеха. Главное, что комкоры оценивали обстановку даже не как нетяжелую, а как достаточно оптимистичную. Даже Макензен, доложив в Ставку о больших потерях своей пехоты под Гумбинненом, тем не менее считал, что борьбу в Восточной Пруссии следует продолжать во что бы то ни стало. Иными словами, мысль об отступлении за Вислу возникла лишь у Притвица и его начальника штаба графа Вальдерзее, который, впрочем, уже на следующий день предложил перенести тяжесть операции против растянувшейся в пространстве 2-й русской армии.

Решение оставить Восточную Пруссию влекло за собой два серьезных последствия. Во-первых, угрозу русского вторжения в Центральную Германию через Познань. Немцы уже знали, что в районе Варшавы сосредоточивается сильная русская группировка, не предусмотренная предвоенными планами развертывания (инициатива Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича). Эта группировка могла как принять участие в борьбе за Нижнюю Вислу, так и непосредственно наступать на Берлин. В любом случае, отступление 8-й армии из Восточной Пруссии означало, что русские группировки (1-я армия, 2-я армия, Варшавская группа), пока еще разрозненные, объединят свой фронт, сомкнув оголенные фланги, после чего возможность их разгрома заведомо меньшими силами станет практически невероятной. Маневр против открытых неприятельских флангов являлся единственным козырем немцев, уступавших русской стороне в общем соотношении сил.

Во-вторых, одержав успех в Восточной Пруссии, русские могли бросить все свои резервы против успешно наступавших в русскую Польшу австрийцев. Между тем австрийцам принадлежала важная роль в планах графа Шлиффена: именно австрийские армии должны были сковывать большую часть русских войск, пока немцы нанесут решительное поражение Франции и сумеют высвободить свои армии для переброски их на Восточный фронт. В эти дни австрийцы наступали на люблин-холмском направлении, и уже успели нанести русской 4-й армии поражение при Краснике (10–11 августа). Передача русских резервов на этот участок фронта означала, что напор австро-венгерских армий будет остановлен.

И все-таки генерал Притвиц был уверен, что отступление за укрепленную линию Вислы – есть единственно верное решение. Это решение было принято вопреки настроениям всего высшего командного состава 8-й германской армии, и именно поэтому Притвиц вскоре переменил свои намерения, но было уже поздно – смена командования явилась делом решенным. Такое решение – оставление Восточной Пруссии после первого же сражения, не имевшего решительного результата – лишь усугубляло положение вещей. Гумбинненское сражение вызвало панику среди местного населения и массовый наплыв беженцев в Берлин. Около 400 тыс. беженцев достигли немецкой столицы, а еще столько же – запрудили дороги, создавая помехи для маневрирования частей 8-й армии. В.Е. Флуг, который в 1914 г. будет командовать 10-й армией, дравшейся с немцами в Восточной Пруссии, справедливо отметил по этому поводу: «Наше вторжение в Восточную Пруссию вызвало в Германии страшную панику, захватившую и столицу империи. Многие беженцы, проживавшие в это время на пригородных дачах, стали поспешно возвращаться в город для укладки своего имущества, ввиду близкой, по их мнению, эвакуации столицы. Распространителями паники были, главным образом, бежавшие восточнопрусские помещики, представители господствовавшего в Прусском королевстве т. н. юнкерского сословия. Эти люди не жалели красок, чтобы наступление русской армии представить чем-то вроде нашествия гуннов, призывая печать и общественное мнение к оказанию влияния на государственную власть в смысле побуждения ее к принятию срочных мер для спасения германской культуры от “восточных варваров”. Разумеется, все это было сильно преувеличено, однако впечатление было произведено и германское командование оказалось не в силах осуществить на деле, в чистом виде, положенный в основание ведения всей войны план, сущность которого сводилась к тому, чтобы временно пожертвовать кое-чем на Востоке, для того, чтобы выиграть все на Западе. Эта уступка, в вопросе ведения войны, общественному мнению, взбудораженному восточнопрусскими беженцами, имела непоправимые для Германии последствия и показывает, что в данном случае германское Верховное командование было далеко не на высоте своего положения».

Поражение при Гумбиннене и последовавшее за этим отступление в глубь Восточной Пруссии не лучшим образом подействовало и на личный состав частей германской 8-й армии. Пессимистическим настроениям поддалась и часть личного состава, о чем свидетельствовали письма, найденные на убитых немцах. Как сообщает участник войны, «совершенно очевидно, что решение Притвица уходить за Вислу отразило лишь общественное мнение и в частности мнение участников Гумбинненского сражения, а не являлось результатом его личной впечатлительности»[111].