Иван Соломонович сделал многозначительную паузу и произнес торжественным тоном:

– Совсем скоро мы сами спросим об этом у Владимира Владимировича. После небольшой рекламной паузы, которая пройдет быстро. Оставайтесь с нами!

Дальше все произошло как в случае с Лилей: техники установили связь, и раздался духоподъемный, близкий к восторженному, речитатив Корифейчика:

– Мне сообщают, что на прямую связь с нами только что вышел, – пауза, напыщенность достигла предела, – САМ! – торжественная пауза. – Владимир Владимирович! Маяковский! Встречайте!

Зал – даже те, кто поэта на дух не переносил или не прочитал у него ни единой строчки, разразился воплями радости и бешеными аплодисментами.

– Владим Владимыч! – возопил ведущий. – Вы слышите меня?!

Откуда-то из поднебесья донесся глухой голос поэта – то есть, точнее, артиста Волосина, подражающего поэту:

– Слышу.

– Владим Владимыч, только один, но очень важный для нас вопрос. Скажите, вы сами нажали на курок того револьвера, в своей комнате на Лубянке, в то апрельское утро? Или вам, кхм, помогли?

Воцарилась пауза. Зрители и все участники – да и циничные продюсер с режиссером, не говоря уж об Остужеве, – затаили дыхание. И, наконец, трибун революции изрек. Говорил он не совсем по теме, и голос его был печален.

– Я-то думал, что вы там, в будущем – Фосфорические женщины. А вы тут все – клопы!

Если Корифейчик и растерялся, то всего на одну минуту. Начитанный человек, он вопросил:

– Вы имеете в виду свои пьесы «Баня» и «Клоп»? Где Фосфорическая женщина является из будущего, когда победил коммунизм? А мы тут все, как ваш герой, клоп Присыпкин? Вы на это намекаете?

Поэт загремел:

– Намеки – оружие белогвардейцев! Имею привычку говорить с большевицкой прямотой! Что, дорогие мои? Значит, никакой коммуны вы там не достигли?! И у вас восторжествовали мещане и канарейки?!

– Вместо канареек у нас теперь восьмые айфоны и соцсети! – пискнул Иван Соломонович. – Но вернемся к вам, дорогой Владим Владимыч! Вы не жалеете, что столь рано ушли из жизни? Да еще по своей воле?

– Да если б я увидел вашу скользкую рожу – застрелился еще раньше! – пророкотал поэт и немедленно отключился.

Техник растерянно показал в аппаратную через стекло перекрещенные руки: мол, все, конец. Режиссер провозгласил по громкой трансляции: «Связь потеряна».

Несмотря на очевидный афронт с Маяковским, Иван Соломонович нисколько не стушевался. Он бодренько закруглил передачу, пообещав телезрителям и в дальнейшем раскрывать новые загадки прошлого.

Однако публика расходилась неудовлетворенной. Общий глас народа граничил с разочарованием: заманили, посулили посвятить во вселенские тайны – а что на деле? Вместо того чтобы рассказать толком, кто с кем спал и кого убили-застрелили, духи начали нести про коммуну, про какую-то фосфорическую женщину, да еще напоследок клопами обозвали.

Были разочарованы и продюсер с режиссером, но пуще всех – Иван Соломоныч. По неопровержимым приметам казалось ему, что передача не удалась. И впрямь: призраки никаких секретов не выдали, только обгадили уважаемую публику и Корифейчика лично. Поэтому, эх, похоже, что пилот останется пилотом, и программа, все-таки снятая по настоянию Соломоныча, выйдет в эфир первый и последний раз.

* * *

Остужев, употребляя свою власть креативного продюсера, постарался после записи передачи о Маяковском поскорей выставить всех из спецаппаратной.

Ему очень хотелось еще раз попытаться отыскать на том свете Брячининова, свидетеля убийства Линочки.

Профессор давно подметил закономерность, но пока не знал, как она объясняется. (Изучить ее и понять было в дальнейших творческих планах ученого.) Заключалась она в следующем: если он через свою аппаратуру пытался связаться с духом, а тот оказывался недоступен, то через непродолжительное время, обычно на следующий день, обитатель загробного мира все-таки отыскивался и выходил с ним на связь. Как там была устроена система оповещения? Как потусторонние существа узнавали, что ими интересуются отсюда, с Земли? Остужев загробных закономерностей не ведал, но пользовался ими.

Вот и сейчас: он снова вызвал из царства мертвых Брячининова. И по экрану аппарата спецсвязи поползло: «Здравствуйте, что вам угодно?»

Профессор представился, достаточно многословно: Петр Николаевич, муж той самой убитой, и так далее.

Дух его прервал:

– Понял вас. Как там моя Лидочка?

Лидией звалась жена – точнее, теперь вдова Брячининова.

Остужев не знал, как ответить на этот вопрос, поэтому промямлил:

– Вроде ничего. Если хотите, я специально узнаю и в следующий раз вам расскажу.

– Не надо. Я посмотрю на нее отсюда сам. А что вы хотели?

– Я по поводу убийства моей жены.

– Я так и понял.

Профессор знал, что призраки никогда не врут, не говорят неправды. Они могут уходить от вопроса или изъясняться намеренно витиевато – метафорами и экивоками. Или вовсе отказываться отвечать. Или наезжать на приставал, если вопросы не нравятся – как недавно блистательно продемонстрировали Корифейчику и всем вокруг Лиля Брик и Владимир Владимирович Маяковский. Однако врать, лукавить, фальшивить было не в традициях загробного племени. Объяснения этому феномену Остужев тоже пока не нашел – но надеялся со временем выяснить.

Духов отличала вдобавок необыкновенная проницательность, памятливость ко всем деталям и обстоятельствам собственной земной жизни. (Это, кстати, вчера в очередной раз продемонстрировала ученому ушедшая в мир иной супруга.) И это качество профессор также надеялся использовать в разговоре с Павлом Егоровичем.

– Я хочу вернуться к личности убийцы, – напечатал он на клавиатуре устройства. – Он ведь тогда, в ту ночь, на улице пару минут находился к вам лицом. Вы видели его. Как он выглядел? Как был одет?

И тут разговор принял неожиданный поворот.

– Я снова встретил его, – вдруг сказал Брячининов. – Здесь.

– Там, у вас?! В загробном мире?! – переспросил ошеломленный Остужев. – И вы узнали его?

– Да. Он находится тут.

Профессор не стал расспрашивать (хотя было безумно интересно), каким образом они повстречались и по каким признакам узнали друг друга – понимал, что все равно ответа не получит. Вместо этого он выкрикнул – точнее, напечатал капслоком:

– КАК ЕГО ЗОВУТ? Точнее, звали? Могу ли я отсюда с ним связаться?

– Как звали его, я не знаю. И связь с ним пока затруднена. Ему назначены многие мытарства по результатам земного существования.

– Но вы сообщите ему, что мы, здесь, интересуемся им? Что я хочу выйти с ним на связь?

– Возможно, у меня получится. Но не обещаю.