С кресла встала критикесса с язвительным и желчным выражением худого морщинистого лица, с достоинством поклонилась.

По громкой трансляции разнеслось:

– Просьба, пожалуйста, с кресел не вставать. Давайте перепишем.

Ведущий переговорил представление Рябцевой, она кланялась сидя, и Корифейчик погнал коней дальше.

– Кроме того, с нами политик, депутат Государственной думы Семен Златоустенский.

Не вставая, преисполненный достоинства, кивнул головой лысый, как биллиардный шар, молодой человек.

– А также актер, народный артист России Василий Кожеватов!

Аплодисменты стали громче и шире. Кто-то из массовки крикнул «Браво!» Кожеватов, известный всем и каждому по ролям, сыгранным пятьдесят лет назад, разулыбался и раскланялся в своем кресле.

– Эх, нанесут эти эксперты дичи, – вздохнул у пульта продюсер.

– Я говорил, – сквозь зубы прошептал режиссер, – Диму Быкова надо звать. И тема как раз его, он книгу про Маяка написал.

– Дима всех тут заткнет, на себя все одеяла натянет, – возразил продюсер. – Да и кто знает Диму Быкова? То ли дело Кожеватов.

– Пользуясь случаем, – вдруг громогласно проговорил в студии только что упомянутый актер (очевидно, это не было предусмотрено никаким сценарием), – я хочу прочитать стихи того великого человека, которого мы сегодня взяли на себя смелость обсуждать.

Корифейчик растерялся, не смог сразу ему возразить и усадить, и Кожеватов таки вскочил и принялся декламировать «Стихи о советском паспорте».

Режиссер с тоской проговорил в аппаратной:

– Ох, он на каждом эфире, на каждой творческой встрече этот стих читает!

– Других не знает, видно, – ехидно прокомментировал продюсер. – Вырежем, конечно.

– Вырезать-то вырежем, – с тоской отозвался режиссер, – да только у меня два спецэфира с загробным миром назначены. На час ночи и час тридцать. Как я в хронометраж влезу?!

– Заткни его, – скомандовал продюсер.

На словах «Берет как гремучую, в двести жал, змею двухметроворостую», режиссер гаркнул в громкую связь:

– Вы меня, ради бога, извините! Читаете вы, Василий Палыч, великолепно, но у нас, напоминаю, «хоккейный вариант». Надо успеть за час раскрыть тему. Поэтому работаем строго по сценарию. Спасибо, Василий Палыч. Присаживайтесь.

«Хоккейный вариант» означало: хоть передача транслируется не в прямом эфире, а в записи, но перемонтировать ее и сокращать не планируют – только совершенно вопиющие какие-то вещи вырежут, если что. Сам термин «хоккейный вариант» пошел из далекого шестьдесят девятого года. До этого спортивные состязания в СССР, как и везде, транслировали, естественно, в прямом эфире. Но в шестьдесят восьмом советские войска вторглись в Чехословакию, а на следующий год, как на грех, на чемпионате мира по хоккею в Стокгольме чешский эмигрант выскочил на лед с антисоветским лозунгом – и это видели телезрители, заметили и в Кремле (товарищ Брежнев был большой любитель хоккея). В итоге появилось указание: важные матчи пускать в записи, с задержкой на пару минут: если случится на трибунах что-то нехорошее, всегда можно будет оперативно вырезать. В свободной России сама эта идея, слава богу, умерла – недешево спортивные соревнования перезаписывать ради трех минут задержки, да и не волнуют никого больше антиправительственные лозунги, однако само выражение «хоккейный вариант» в лексиконе телевизионщиков осталось.

Крайне раздосадованный, заткнутый актер уселся на место, и ведущий снова ухватился за хвост ускользнувшей было темы.

– Владимир Маяковский считался лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи. Правительство его баловало. Газеты и издательства платили гонорары по наивысшей ставке. Для своей семьи в составе Лили и Осипа Брик он получил четырехкомнатную квартиру в Москве и еще одну комнату в Лубянском проезде, которую использовал как личный кабинет. Поэт не вылезал из оплаченных государством заграничных поездок, а из одной из них привез для своей любовницы Лили Брик невиданную тогда роскошь – автомобиль, одну из первых частных машин в Москве. Маяковский гастролировал по стране, на его выступлениях залы были полны, и выручка текла рекой.

Параллельно с текстом на экранах в студии и на мониторах мелькали фотографии, иллюстрирующие богатую жизнь Владимира Владимировича: вот он в цилиндре (еще из царских времен). Вот за столиком в ресторане, в прекрасно сшитом костюме. Вот опирается на капот заграничного авто. Вот на фоне пальмы в Мексике. А вот – у небоскребов в Нью-Йорке.

Остужев впервые сталкивался с такой трактовкой образа – через материальное: типа, как сыр в масле катался пролетарский поэт. Критикесса в креслах скептически кривила губу. Массовка в студии облизывалась. А Корифейчик продолжал заливаться:

– Поэт пользовался успехом у женщин. Долгое время он жил одной семьей с Лилей Брик и ее мужем Осипом. – На гигантских мониторах в студии появилось черно-белое фото, и впрямь настолько соблазнительное, что даже непонятно, как его решились по ТВ показывать: Лиля в роскошном облегающем платье, сквозь которое обольстительно белеет пышное голое тело. – Помимо этого Маяковский имел роман с проживавшей в Париже эмигранткой Татьяной Яковлевой. – Новое фото: Яковлева в дорогом платье и шляпке на фоне Эйфеля. – Жившая в Америке Эллис Джонс, другая русская эмигрантка, родила поэту дочку, с которой он виделся впоследствии всего один раз, во Франции, на Лазурном Берегу. Кроме того, поэт встречался с работницей издательства юной Татьяной Брюханенко и актрисой МХАТа Вероникой Полонской. – Мелькнули новые фотоулики: Эллис Джонс в Нью-Йорке, молоденькая Брюханенко и дивной красоты смеющаяся актрисуля Полонская.

Ведущий продолжал нести свое:

– Но, несмотря на всеобщее обожание, богатство и литературный успех, ранним утром четырнадцатого апреля тысяча девятьсот тридцатого года поэт в своей комнатке на Лубянском проезде пустил себе пулю в сердце. И это невзирая на то, что пятью годами ранее Маяковский гневно осудил в своих стихах покончившего с собой Сергея Есенина. Почему Владимир Владимирович сделал это? Ведь, казалось бы, у него было все: деньги, любовь, обожание публики! Что подтолкнуло его к столь трагическому концу? Это мы сегодня и постараемся выяснить.

Остужев скептически подумал: «А о разочаровании в идеалах революции слабо вам поговорить? О подступающем Большом терроре, который поэт чувствовал кожей? А что насчет травли, которую вели против Маяка коллеги и газеты?» Но профессор и сам понимал, что нет, эти темы не для телевидения – во всяком случае, не для такого, которое создал Чуткевич.

– Да и вправду ли Маяковский сам стрелял в себя? – накручивал Корифейчик. – Может быть, ему помогли уйти из жизни? Сегодня мы постараемся получить ответ из первоисточника – от самого поэта! – Массовка восторженно загудела. – А пока каждый из вас может высказать свое мнение о произошедшем. – Он обратился к залу: – У всех вас имеется пульт с кнопками, благодаря которому вы можете высказаться и быть услышанным! Если вы нажимаете на зеленую кнопку – вы отвечаете «да», красную – «нет». Телезрители тоже могут голосовать посредством своих телефонов. Звоните или отправляйте эсэмэс на короткие номера, которые вы видите на экране. Напоминаю, все звонки платные. Итак, вопрос к нашей студии и телезрителям: считаете ли вы, что Маяковский сам убил себя? Зеленая кнопка – да, красная – нет. И вы, уважаемые телезрители, тоже не забывайте голосовать!