троцкистско-зиновьевского блока было «антипартийным. Кажется, Самарец особенно решительно выступил против возвращения в партию, изображал наступление на кулачество как преходящий маневр, который быстро сменится поворотом направо. Самарец после целиком перешел к троцкистам, у которых активно работал»[226].

Самарец видел больше нюансов в своей позиции:

К троцкистской организации последнего времени никогда не принадлежал. После XV съезда партии я колебался между признанием линии партии и троцкистской установкой – т. е. фактически разделял первоначальную позицию Сафарова. С того же момента, когда эта сафаровская группа распалась вследствие того, что часть товарищей ушла к троцкистам, часть же возвратилась в партию я ни к какой организации не принадлежал. <…> Фракционную работу прекратил, потому что опыт показал, что она неизбежно приводит к созданию второй партии и фактически сафаровская группировка, как организация, не может существовать как таковая, поскольку отрицалась необходимость фракционной работы.

Прежде отходов формально не было.

Организационной схемы организации я не могу сообщить, так как фактически после раскола объединенной оппозиции после XV съезда партии, как я уже писал, я примкнул к сафаровской группировке, которая никакой оформленной организации не имела[227].

«Приблизительно в конце 1928 года» от бывшего работника Толмачевской академии А. Н. Салтыкова Самарец узнал, что глубоко уважаемая им старая революционерка Лифшиц, находясь в оппозиции, тоже не примыкает ни к одной из существующих оппозиционных группировок. Ольга Григорьевна Лифшиц (Лившиц) (1881 г. р.) участвовала в работе социал-демократический кружков с 1895 года (партийная кличка – Доля). Живя в эмиграции, в 1901 году она поступила в университет Галле, но время свое посвящала кружку «Искры» в Берлине. Была знакома с Лениным и многими известными большевиками – что не могло не впечатлить Самарца. В 1910 году она приехала в Петербург, поступила на Бестужевские курсы, стала секретарем большевистской фракции в Госдуме. В 1917 году Лифшиц – редактор «Солдатской правды», секретарь Выборгского райкома, сотрудник бюро печати при Совнаркоме. В 1918 году выступала на позициях левых коммунистов, была против Брестского мира. В 1927 году – преподаватель в родной Самарцу Военно-политической академии, примкнула к оппозиции. Виктор Серж встретил Лифшиц однажды вечером у бывшей жены Троцкого, Александры Бронштейн. «Ольга Григорьевна Лившиц, старый товарищ Ленина, маленькая женщина в очках, чрезвычайно эрудированная, возвышенная и доброжелательная, пришла с длинным исследованием, в котором были проанализированы „оппортунистические ошибки“ оппозиции по китайскому вопросу» – живо интересующей Самарца теме[228]. Преподавая диалектический материализм в ЛГУ, Лифшиц осталась в оппозиционной орбите и поддержала усилия Самарца удержать некоего «Скромного и связанных с ним товарищей от присоединения к троцкистам». Итак, Самарец «безвожденец» – к этой группировке мы обратимся подробней в следующей главе.

Самарец стал обращаться к тов. Лифшиц за советами по теоретическим вопросам оппозиционной борьбы.

В частности в это время я показывал ей написанный мной проект резолюции, о котором я писал выше. Она указала, что в написанном есть перегибы и теоретическая невыдержанность, но как средство борьбы против троцкистских увлечений этот документ мог выполнить свою задачу. В дальнейшем я познакомился с своеобразной точкой зрения т. Лифшиц по оппозиционным вопросам и воспринял их, тем более, что довольно близко подходило к тому, что складывалось у меня самостоятельно. Эта позиция сводилась к резкому отрицанию троцкистских и децистских установок, как грубо-прямолинейных, недиалектических, полуменьшевистских в своей основе в оценке движущих сил революции, вследствии этого приводящих к заключению о происходящем или произошедшем термидоре в СССР. В положительной части эта позиция сводилась к тому, что в области теоретической, особенно в вопросе о построении социализма в одной стране и теории врастания кулака в социализм, забывается классовая борьба и большой ошибкой и виной партийного руководства является то, что этой последней теории не дается отпора. Однако вся система диктатуры пролетариата обеспечивает выправление теоретической линии партии и удаление из партии и государственного аппарата элементов, отражавших давление мелкобуржуазной стихии и тормозящих проведение решений партии даже тогда, когда они правильны. В области непосредственной практической работы перед партией стоит задача приспособления всех звеньев системы диктатуры пролетариата к тем задачам, которые выдвинуты новым периодом развития СССР. В частности в государственном аппарате возможны некоторые изменения в направлении углубления советской системы, как государства типа парижской коммуны. Задачей же оппозиционеров понимающих всю сложность этих задач является сохранение и совершенствование своих взглядов, с тем, чтобы включиться в работу партии, когда это окажется возможным.

Против фракционной работы т. Лифшиц всегда возражала «и указывала при этом на свой опыт участия в оппозиции левых коммунистов, как предостерегающий против этого, помимо убедительности в этом отношении опыта фракционной борьбы последнего периода». Видавшая виды коммунистка сожалела о высланных за фракционную работу, и Самарец уж точно не хотел обнаружить себя вновь выключенным из социалистического строительства.

Текст Самарца дает представление о нем как о человеке относительно необразованном, хотя начитанном и грамотном. Он практически не допускает ошибок в письменной речи, весьма усложненной синтаксически и преимущественно книжной, но имеет явные проблемы с пунктуацией и с редким включением устного регистра речи («участвовал на нескольких собраниях», «был исключен за оппозицию» и т. п.). Это человек неписьменной культуры – в тексте, судя по изменению почерка написанном с перерывами и паузами, он признается, что в 1928 году по просьбам товарищей пытался системно сформулировать свои политические взгляды, но постоянно терпел неудачу. Несмотря на избранный жанр, Самарец очень осторожен в изложении чьих-либо конкретных взглядов на спорные вопросы в партийной жизни, предпочитая «объективные», основанные на идентичности или на действиях, маркеры («троцкист», «децист», «оппозиционер»).

Уже одной этой констатации вполне хватило бы для того, чтобы контрольная комиссия безошибочно признала в Самарце, как и в Лифшиц, идейных троцкистов или, по крайней мере, представителей левой оппозиции. Вопросы о «кулаке» и «социализме в одной стране», как и «китайский вопрос», по сути, исчерпывали формальные претензии оппозиций к большинству ЦК – проблема «термидора» и «сталинской диктатуры в Политбюро» были вопросами чисто внутрипартийного управления и сами по себе к числу идеологических не относились. Отметим кстати, что Самарец ни разу не упоминает Зиновьева и «зиновьевцев» – хотя термин вполне имел хождение в среде ленинградских оппозиционеров, интуиция автора подсказывала ему, что «троцкизм» – более широкий и в силу этого более безопасный термин, чем привлекающий внимание «зиновьевец».

Тем не менее Самарец совершенно не опасался говорить о себе как об «оппозиционере» по существу и не опровергал наличия у него сомнений в отношении генеральной линии партии. Мало того, Самарец не опасался также давать на себя и на своих товарищей по оппозиции отменный компромат: участие (хотя и нереализованное) в оппозиционной агитации уже после изгнания из партии, организация оппозиционных сборищ, готовность к участию (хотя