тонкие губы кривились, а глазки-буравчики смотрели злобно и надменно. Увидев женщин, он принялся выкрикивать что-то на латыни. Лицо его дрожало точно желе, изо рта летела слюна…

— Это их антрепренёр Гней Лутаций, — пояснила императрица. — Вообразите только: когда мы забрали у него его труппу, этих самых женщин, он потребовал у Серегина компенсации за свою собственность! Какова наглость?

— И… что теперь с ним будет? — спросила Камилла Альбертовна.

— Разумеется, он умрет. Серегин приказал прилюдно посадить его на кол, чтобы все видели, как кончается тот, кто решил, что может владеть другими людьми, и не раскаялся в своих заблуждениях… — совершенно спокойным тоном ответила Елизавета Дмитриевна. — Другого наказания за совершенное им преступление законы нашей Империи не предусматривают.

Какой-то звук сорвался с губ почтенной женщины, словно она собиралась что-то сказать, но в то же мгновение передумала. Однако императрица, словно мысленно прочтя этот невысказанный вопрос, пояснила:

— Иногда справедливость должна быть свирепой, уважаемая Камилла Альбертовна… И это — как раз тот самый случай. Помимо того, что этот тип исключительно нагл, он ещё очень плохо обращался с этими женщинами. Они истощены и запуганы. Надеюсь, его медленная мучительная смерть на колу хоть немного компенсирует те страдания, что причинил им этот человек, а также снимет с них блоки безусловного подчинения. Впрочем, на эту тему лучше говорить с магами разума и социоинженерами, а вам следует знать только то, что отныне эти пернатые балерины предмет вашей особой заботы и опеки, и ваша задача — сделать так, чтобы они не чувствовали себя среди обычных людей париями.

Когда они вернулись на прежнее место, в глазах Камиллы Альбертовны стояли слезы. Жалость к женщинам-птицам, жертвам извращенной фантазии неоримлян, заполняла все её существо. Да неужели это возможно — ставить такие опыты над человеком, скрещивая его с птицей? Только лишь ради забавы! Это просто чудовищно!

Конечно, она обогреет этих бедняжек! Конечно, она найдёт им применение! Конечно, они получат от неё всю любовь и всю заботу, на которые она только способна!

— А что, Елизавета Дмитриевна, они действительно балерины? — спросила Камилла Альбертовна.

— Ах, ну что вы, конечно же, нет! — ответила та. — То, чему их учили, больше похоже на ярмарочный балаган, нежели на балет. Этакое дурное варьете для непритязательных. Но я думаю, что потенциал этих девушек-птиц подразумевает гораздо большее… Уверена, что под умелым руководством они быстро достигнут высокого мастерства в балетном искусстве.

— Но, госпожа императрица, я уж точно не смогу их этому научить… — развела руками почтенная женщина.

— Не беспокойтесь, дорогая Камилла Альбертовна! — улыбнулась та. — Вам вменяется лишь обеспечить их заботой и любовью, чтобы душа их — живая, человеческая душа — оттаяла и приобрела способность откликаться. А балетмейстера мы вам доставим, не извольте беспокоиться… Очень хорошего балетмейстера и замечательного педагога… Сейчас она как раз проходит у нас лечение от многочисленных травм, что сопровождают эту профессию, а также попутно получает некоторое омоложение. Так что думаю, что балетная школа под вашим чутким руководством ещё прославится во всей Империи и за её пределами! Гастроли по Большим и Малым театрам дружественных нам миров — это ещё отнюдь не предел мечтаний…

И императрица так весело улыбнулась, что Камилла Альбертовна сразу поверила, то все именно так и будет.

7 апреля 1953 года, Операция «Бетельгейзе». Конец первой фазы

К концу седьмого дня войны на Европейском театре боевых действий сложилась следующая обстановка:

В Ютландии советские войска продвинулись до линии Рингкебинг — Херниг — Орхус, а также целиком заняли остров Фюн. От острова Зеландия, на котором расположен Копенгаген, передовые части отделял только пролив Большой Бельт шириной в семнадцать километров. Подготовка к форсированию этой водной преграды велась по возможности максимально демонстративно, в то время как в восточногерманском порту Штральзунд скрытно накапливалась десантная флотилия советского Балтийского флота. Пока датчане готовятся отражать десантную операцию через Большой Бельт, им прямо в Копенгагене прилетит палкой по затылку от славного Краснознаменного Балтийского Флота. Всего одна гвардейская дивизия, оставшаяся в распоряжении датского командования, не успеет одновременно и там, и там.

Северный фронт на острие прорыва своих подвижных соединений в районе города Энсхеде достиг голландской границы, в то время как ударная группировка Центрального фронта с ходу овладела столицей западной Германии городом Бонн. В промежутке между этими ударными клиньями возник вестфальский карман, из глубины которого, в спешном беспорядке, вперемешку, бросая тяжелое вооружение, под бомбовыми ударами советской и польской авиации пытаются отступить части британского оккупационного корпуса. Но ещё сутки назад Народное Войско Польское, вместе с советскими товарищами достигшее Оснабрюка, повернуло вектор наступления своих танковых и механизированных дивизий на юго-запад, в направлении на Дуйсбург — Дюссельдорф — Кельн. При этом польские стрелковые соединения в полосе от Оснабрюка до Ганновера веером развернулись в южном направлении, оказывая давление с фланга на беспорядочно отступающие британские войска, ещё сильнее приводя их в смятение.

На юге Приальпийский фронт зачистил от американских, британских и французских частей западную часть Австрии и приступил к Южнобаварской наступательной операции, успешно обойдя Мюнхен с южного направления. До рубежа Штутгарта войскам под командованием маршала Конева продвигаться ещё дней пять, и примерно в те же сроки, на севере, где-нибудь в окрестностях Падерборна, образуется этакий симпатичный адский котел на пятьдесят-шестьдесят тысяч грешных британских душ. И вот тогда для туманного Альбиона померкнет чёрное солнце Дюнкерка, сменившись ужасом нового разгрома. В Лондоне об этом уже догадываются, но все указания оттуда разгромленной и отходящей группировке приводят только к паническим настроениям и усугублению сложившейся ситуации. Как и в сороковом году, продвигающиеся вперёд механизированные войска в чистом прорыве движутся в два-три раза быстрее отступающей на своих двоих пехоты, продвижение которой дополнительно тормозится ударами с воздуха. Где-то отрыв драпающих на запад британцев от обогнавших их советских ударных группировок составляет сто, а где-то сто двадцать километров.

Амстердам, по планам советского командования, должен пасть десятого числа, Роттердам — одиннадцатого. Потом танковые и мотострелковые соединения Рокоссовского сдадут свои позиции войскам, прибывшим из глубины Советского Союза, после чего, форсировав Маас и Рейн, повернут в южном направлении, имея задачей к двадцатому числу продвинуться до рубежа Антвепен — Маастрихт. Десантные дивизии, пока находящиеся в резерве фронта, как раз и предназначены для захвата капитальных мостов в целом и исправном состоянии. Ну а потом — снова вперёд и только вперёд. И тогда же, к двадцатому апреля, в районе города Мангейма Центральный и Приальпийский фронты замкнут кольцо окружения вокруг баварской группировки противника, примерно на девяносто процентов состоящей из американских оккупационных войск.

И куда в таких условиях бедным