Несколько пожилых женщин оживленно о чем-то спорили, стоя прямо перед мужским туалетом, на двери которого рядом с изображением мужской головы виднелась надпись «BURRA». На испанском языке это слово означало «дура», а вот на местном языке оно, наверное, означало, что туалет – мужской.

По другую сторону дороги из земли торчала верхняя часть бетонного бункера, похожая на громадный бетонный гриб и покрытая рисунками в стиле граффити. Я еще раньше прочел в путеводителе, что разрушить такие бункеры практически невозможно, а потому албанские власти даже и не пытаются это сделать.

Я направился было к бункеру, чтобы поразглядывать его вблизи, однако ударивший мне в ноздри омерзительный запах заставил меня повернуть назад. Кондуктор автобуса, с любопытством наблюдавший за этой сценой, громко сказал мне на корявом английском языке:

– Вы знаете, что Албания иметь самая большая в мире сеть бесплатные общественные туалеты?

Прежде чем я успел ему что-то ответить, он добавил:

– Семьсот тысяч бункеры, которые есть на вся территория Албания и в которые мочиться все кто хотят!

Произнеся эти слова, он очень громко рассмеялся, а затем помахал рукой в знак того, что пора ехать, и зашел в автобус, водитель которого уже завел мотор.

Через десять часов после нашего выезда из Тираны мы наконец-таки преодолели двести семьдесят километров, отделяющих ее от Саранды. Самый последний участок пути был и самым ужасным, потому что старенькому автобусу пришлось на нем тащиться вверх по горной дороге, то и дело рискуя свалиться в пропасть, а затем спускаться по такой же дороге вниз на противоположной стороне горного массива.

Как только автобус преодолел перевал, мы увидели море.

После целого дня, проведенного в засушливой местности, синяя – с белыми барашками – гладь Средиземного моря приятно порадовала взор. Даже Эльза нарушила свое многочасовое молчание и, широко улыбнувшись, тихонечко промурлыкала мне на ухо:

– La mer au ciel deté confond ses blancs moutons avec les anges si purs…[16]

– Я знаю эту песню, – сказал я, чувствуя, как у меня приподнимается настроение. – Ее, по-моему, кто-то пел на английском языке.

– Вполне возможно, потому что у этой песни – аж четыреста вариантов. Рекордное, можно сказать, число.

– Откуда тебе известно об этих нюансах?

– Хочешь сказать, об этих никому не нужных нюансах, да? Я писала реферат, посвященный автору этой песни – Шарлю Трене, – когда изучала французский язык в школе.

Автобус, закончив свой спуск с горного массива на равнину, въехал в настоящие джунгли из многоквартирных домов, большинство из которых еще только строились. Попетляв по улицам, по которым неторопливо прогуливались целыми семействами местные жители, он остановился на каком-то пустыре. Усиленный громкоговорителем крикливый голос кондуктора подтвердил мое предположение о том, что мы наконец-таки приехали:

– Саранда.

Когда мы с Эльзой вышли из автобуса, к нам тут же прицепился один из местных «гидов», и он не отставал от нас, пока мы не согласились поселиться в «Каонии» – маленьком отеле, находящемся в первой линии домов на берегу. Заведовал им не албанец, а грек.

За три тысячи леков – примерно двадцать пять евро – в наше распоряжение предоставили единственный пока еще свободный в этом отеле номер. Остальные номера, насколько я понял, были уже забронированы какими-то албанскими чиновниками, которым в этом году выпала в их учреждениях очередь отдыхать на море в июне.

– Если в номере будет одна двуспальная кровать, тебе придется спать на полу, – предупредила меня моя спутница, стараясь быть серьезной.

К счастью, чтобы устроиться на проживание в этот отель, нам обоим хватило и паспорта Эльзы. Вместе с ключом от номера дежурный администратор протянул мне и какой-то конверт. Я подумал, что в нем, наверное, лежат рекламные листки, сообщающие, чем вообще могут поразвлечься туристы, приехавшие в Саранду – которая, кстати, оказалась совсем не таким глухим местом, каким я ее себе представлял.

Когда мы с Эльзой поднимались по грязной лестнице на второй этаж, меня – впервые с того момента, как я покинул Херону – вдруг охватили курортные настроения. Это тут же вызвало у меня угрызения совести: как я могу думать об отдыхе и развлечениях, если произошли такие трагические события и если… и если я уже два дня не разговаривал по телефону с Ингрид?… Пока Эльза открывала дверь нашего номера, я мысленно дал себе слово, что сегодня же позвоню Ингрид с местной телефонной станции.

В номере и в самом деле оказалась одна двуспальная кровать, однако по лукавому смеху своей спутницы я понял, что спать на полу мне не придется.

Распаковав свой чемодан и полюбовавшись вместе с Эльзой видом, открывающимся с балкона – в это время суток море приобрело кобальтово-синий цвет, – я сел на край кровати, чтобы осмотреть содержимое конверта. Заглянув в него, я едва не свалился с кровати на пол: в конверте лежали карты Таро.

Судя по стилю изображений на этих картах и толщине картона, они принадлежали к той же колоде, из которой у меня уже имелось четыре карты. Кроме того, они были связаны такой же резинкой, как и карты, которые я обнаружил внутри шкатулки.

– Этот Кинопс, наверное, чародей, – сказал я, глядя на самую верхнюю из карт, на которой как раз был изображен маг. – А еще я не понимаю, каким образом он смог предугадать, что мы приедем именно в этот отель.

– Не будь таким тугодумом, – усмехнулась Эльза. – Почему, по-твоему, тот «гид» так настойчиво уговаривал нас поселиться в этом отеле и рвался нас сюда проводить? Он, между прочим, даже не поинтересовался, заплатим ли мы ему за его услуги.

– Значит, Кинопс организовал за нами слежку.

– Более того, наша жизнь сейчас – в его руках. Мы ведь оказались в такой глухомани! Нет ничего проще, чем прикончить здесь, в глуши, парочку иностранцев и затем бросить их тела в море.

– Думаешь, этому миллионеру могло захотеться нас убить? Зачем же тогда ему нужно было заманивать нас аж сюда? Для этого ему представлялось много подходящих моментов и в Тиране.

– Я не знаю, кто он такой, этот Кинопс, – сказала Эльза, уставившись задумчивым взглядом на море, – однако интуиция подсказывает мне, что этот тип склонен к театральности. Он уже не раз демонстрировал, что ему отнюдь не импонирует незатейливость. Он, видимо, испытывает необходимость в том, чтобы трансформировать свои бредовые фантазии в своего рода спектакль.

– Ну, тогда понятно, почему он назначил мне встречу в античном театре в Бутринте, – покачал головой я, удивляясь логичности рассуждений Эльзы.

– То, что встреча назначена именно там и именно на это время, – самое лучшее из всех известий, которые мы до сего момента получили. По крайней мере, у нас имеется гарантированная возможность поразвлечься этой ночью.