— Боюсь, что этой шалостью дело не кончится, — вдруг покачала головой Майя. — Нужно ждать других сюрпризов в этом роде. То, что Косточка устроил на Новый год, только начало. У него богатая фантазия.

— Погоди, погоди, — изумился я. — Какая тут связь? Ты хочешь сказать, это все Косточка подстроил?! Он подговорил Гаррика и Славика?

— Как бы там ни было, теперь в Деревне у них найдутся другие занятия, — сказала Майя. — Дядя Володя будет при них неотлучно и об этом позаботится… Сейчас меня беспокоит другое. О. Алексей прав. Альга должна переговорить с Папой. Как можно скорее все объяснить. У нее это получится даже лучше, чем у меня.

— Значит, ты не отрицаешь, что у нее с Папой особые отношения?

— Конечно, особые. Альга вообще особенный человек.

— А я что говорил! Поэтому я посоветовал ей прежде чем использовать свои особые качества, узнать на этот счет мнение Мамы.

— Ну что ж, Мама будет только рада, если между маршалом и Папой снова восстановится мир, — спокойно кивнула Майя.

— Я не это имел в виду… — начал я. — Мне казалось, Маме не понравится, что…

— Что ей может не понравится? — оборвала меня Майя.

— То самое, — пробормотал я, — о чем тебе неприятно говорить. Посредничество девушки с такими особенными качествами. Между прочим сама Альга, когда я намекнул ей на это, заметно смутилась и согласилась, что без ведома Мамы этого делать не стоит…

— Представляю, как ты ее обидел своими дурацкими намеками! — всполошилась Майя. — Теперь, чего доброго, она замкнется в себе и ни за что не захочет поговорить с Папой!

— Ну и не надо, — пожал плечами я. — Это может сделать Мама. Или ты. Я сам могу поговорить с ним и все ему объяснить, — предложил я без особой уверенности.

— Не сомневаюсь, — усмехнулась Майя, — ты прекрасная замена Альге. Папа обязательно прислушается к твоему мнению. Ты легко убедишь его не искать вокруг себя врагов и заговоров.

— Не понимаю. То ты хочешь, чтобы Альга повлияла на Папу, то говоришь, что тебе неприятно, если они…

— А тебе и не надо ничего понимать! — снова прервала меня Майя. — Просто постарайся не говорить лишнего. Альга очень тебя уважает, ценит твое мнение, и ты легко можешь ее обидеть.

Я только рукой махнул.

— Не знал, что она такая обидчивая. Не говоря уж о том, что она ценит мое мнение.

— Ничего удивительного, — снова обиделась за подругу Майя. — Она тоже творческая натура. Ты для нее почти пророк. Она всегда была в восторге от Москвы, от твоего проекта, от самой идеи проекта и, кажется, мечтает написать об этом эссе или даже книгу.

— Ого — книгу! Так она еще и писательница. И как же, интересно, она трактует эту самую идею? — улыбнулся я.

— О, у нее на этот счет целая теория! — Майя заметила моей иронии. — Она считает, что архитектура вообще способна самым непосредственным, мистическим образом влиять на мировоззрение целого народа и что тебе удалось создать воплотить идеи русского космизма. Якобы теперь Москва незаметно, но мощно формирует в головах людей образ обновленной России. Как бы излучает национальный дух… В общем, что-то в этом роде. Я не очень разбираюсь.

Я невольно улыбнулся.

— Почему же, ты очень образно все изложила.

— Не смейся. Даже профессор Белокуров отметил, что у Альги большие способности.

— Я и не думал смеяться. Она действительно недалека от истины. Что еще она говорила?

— Ты лучше сам у нее спроси, — проворчала Майя.

— Мне показалось, что ты сама запретила мне с ней дискутировать, — кротко заметил я.

— Да. Запретила!.. Впрочем, нет. Какие глупости! С какой стати я буду тебе что-то запрещать? Просто мне не хочется, чтобы ты ее вдруг обидел. Если хочешь, поговори с ней об этом. Это не секрет. Ей будет очень приятно. Да и тебе, я думаю, тоже будет очень любопытно. Она умница. Она очень серьезно к этому относится и вообще убеждена, что ты настоящий гений.

— А ты — нет?

— Я же знаю тебя почти всю жизнь, — удивленно сказала Майя.

— Тебе безразлично?

— Нет, — тихо сказала Майя. — Просто я всегда знала, понимала с детства, что однажды ты сделаешь что-то великое. И сделал. Вот и все…

После этих слов на меня словно пахнуло ароматом матиолы, в невероятном количестве насаженной в то прекрасное лето свихнувшимся садовником. Я посмотрел на ее руки и вспомнил, как они нежно ласкали моего сына. Я взглянул ей в глаза. Они излучали тот же чистый и родной синий свет. Они были широко раскрыты и казались чуть-чуть пьяными. Она улыбалась, и в этот миг я не сомневался, что на ее губах играет та самая «прощальная улыбка», призванная блеснуть на мой «печальный закат». Мы улыбаясь смотрели друг на друга. Единственное, что нас разделяло — это большой овальный стол, над которым ярко сиял светильник. Так мне казалось и уже грезилось, как у нас прекрасно тут все устроится…

— Как у тебя хорошо! — вырвалось у меня.

— Ничего особенного, — пожала плечами Майя. — Голые стены и все. Офисную мебель должны привезти и смонтировать только на будущей неделе, а пока тут делать нечего.

— Почему офисную? — опешил я.

Господи, я же ей только что вдохновенно толковал о том, как здесь все необыкновенно можно было бы декорировать! Намекал весьма прозрачно…

— А какую же еще? — удивилась она. — Ведь мы решили, что здесь у нас будет что-то вроде центрального офиса, — объяснила она. — Хозяйственные и организационные вопросы, касающиеся нашего Пансиона, удобнее будет решать здесь, а не в Деревне.

— Вот оно как, — уныло протянул я.

Все мои сокровенные мечты насчет гнездышка в восточном вкусе рухнули в один момент.

— Конечно, — энергично продолжала Майя, — В будущем число наших воспитанников, возможно, значительно увеличится. Здесь, вдали от детей, так сказать на нейтральной почве, мы сможем устраивать родительские собрания, проводить собеседования с новыми желающими. У дяди Володи, как у директора Пансиона, офис, конечно, будет в самой Деревне, а у меня, как у администратора, здесь.

— Ну да, ты ж теперь администратор… Неужели для тебя это так важно?

Я и вовсе пал духом.

— Очень важно. Я рада, что теперь у меня есть свое настоящее дело.

— Но ведь ты, кажется, еще не старая дева, чтобы возиться с чужими детьми.

— Глядя на нынешних детей, я думаю, что, если бы у меня были свои, я бы их тоже определила в наш Пансион… А вообще-то, — улыбнулась Майя, — мне кажется, я уже давно старая дева.

Мне хотелось вскочить и, опустившись перед ней на колени, обнять ее ноги и признаться в любви. Я бы смог убедить ее, что в свои двадцать лет она отнюдь не старая дева и ей вовсе ни к чему эта забава с Пансионом. Что если бы у нас с ней были дети, мы бы чудесно жили своей семьей. Это гораздо лучше. Это и есть настоящее счастье. И мой Александр жил бы с нами. А Наташа, Бог с ней, пусть бы пожила «по-человечески». Устроила бы свою жизнь так, как ей хотелось, пожила для себя. Все так просто, ясно, и никому не во вред, к общему благу. Я искренне в это верил… Ах, если бы только сейчас снова вернулся тот летний день, и мы с Майей лежали бы рядом на горячем песочке под солнышком, касаясь друг друга локтями! Я с легкостью выложил бы ей все, что у меня на сердце. Но как объяснить ей все, если даже за окном стоял такой промозглый зимний туман?.. Может быть, уже вообще не нужно было ничего объяснять. Майя и так знала главное. То, что я сообщил ей в той глупой записке. Она для себя уже все определила, когда вернула мне мою записку. Это было сделано с определенной целью. Но я, бестолковый, так тогда и не понял, что именно это должно было означать.