Внезапно что-то изменилось. Пасус вздернул подбородок, будто вспомнил некую тайную информацию.

– Отрекитесь от меня, но это не изменит прошлого. Пять месяцев назад мы объединились. В этой самой комнате мы вместе приняли решение. И оно связало нас до самой смерти.

Эти слова…

Они эхом прокатились по залу, и повисла леденящая тишина. Те, кто пятился прочь от Пасуса, застыли. Те самые, кто бормотал, уже поворачивался в сторону нового хозяина… резко закрыли рты. Те, кто уже раздул грудь, просиял, собрался кричать о том, что поддерживает императора (и с самого начала только об этом и думал)…

Все они потухли, словно лучи заходящего солнца. Один за другим сенаторы горбились, опускали головы. И та власть, которой Тайрус держал грандство, растаяла без следа.

Теперь уже император остался один, и судя по тому, как он переводил взгляд с одного лица на другое, Тайрус понимал, что происходит, не больше моего.

– Вы были очень умны, ваше величество, – загремел голос Пасуса. Тайрус резко обернулся к сенатору. – На самом деле умны. Но видите ли, все мы приложили немало усилий, чтобы исправить нанесенный вами ущерб. Мы действовали как единое целое. Все, кроме тех немногих, кто оставался в заложниках на той планете. Мы решили принять меры и заняться той ересью, что вы посеяли на Люмине. И не трудитесь повторять, будто наука не ересь. Может, вы и выкрутили руки Интердикту, но я лично декрет не видел и позволю себе усомниться в решении того, кто также даровал личность дьяболику.

Тайрус открыл и закрыл рот и не веря своим ушам огляделся. Заявление Пасуса было открытым вопиющим вызовом авторитету Интердикта.

Должна была разразиться буря…

Но в зале висела тишина.

Тайрус вновь нацепил невозмутимую маску – испугался, что выдал свои эмоции, и поспешно их спрятал. Мне тоже стало боязно.

– Гладдик, – мягко позвал Тайрус. – Подойди.

Будь я на свободе, вбежала бы сейчас в зал… и что? Что? Я ничем не могла помочь. Мне не хватило бы сил даже врезать Пасусу.

Я с раздражением наблюдала, как Гладдик упал на колени перед императором.

– Я давно тебя знаю, – начал Тайрус, глядя на юношу. – Ответь мне честно. – Что-то мелькнуло на лице императора, проблеск истинных чувств. – Она еще жива?

Я. Он спрашивал обо мне.

В груди вспыхнула боль. Первое, о чем подумал Тайрус. Он испугался, что они меня убили.

– Да, – быстро ответил Гладдик. – Немезида жива.

Выражение лица Тайруса снова дрогнуло. Меня словно в живот ударили. Как же я его ослабляю. Тайрус всегда так прекрасно себя контролировал – за исключением тех случаев, когда мне грозила опасность. Я была его слабым местом так же, как он моим. Если что и могло пробиться через выдержку Тайруса, так это страх за меня.

Пасус шагнул между императором и Гладдиком.

– Ваша мерзость жива. Я решил сохранить ей жизнь в знак милости к вам. Вы должны понять нынешнее положение дел. Взгляните сюда.

Он указал на вмонтированное в пол проекционное кольцо. Возникла голограмма, и я узнала место: центральная площадь Люмины.

– Вы дали им технологии, – обратился Пасус к Тайрусу, что непонимающе смотрел, как люминарцы снуют по столице. – Вы дали им независимость. Ни на первое, ни на второе вы не имели права. С вашей стороны было умно оставить им живой щит. Мы не могли разом спасти двенадцать грандов из разных мест заключения. Поэтому навестили их поочередно и привили.

– Привили? – переспросил Тайрус.

И тут я увидела, от чего прививали дюжину заложников.

Среди толпы вдруг заклубился коричнево-желтый густой дым. Люди бросились бежать, но слишком поздно. Клубы дыма разрастались. Меня осенила ужасная догадка, и дыхание перехватило.

Звука у голограммы не было. Люди открыли рты в немом крике, а грязно-желтая волна принялась поглощать центральную площадь.

Я никогда не видела ничего подобного, но поняла: это действие биологического оружия. Самого мощного биологического оружия в империи.

«Растворяющий туман».

Никто заложников не похищал.

Их просто защитили. А потом убили всех остальных. И все присутствующие в зале сенаторы приложили к этому руку.

Тайрус инстинктивно отступил от голограммы, когда несчастные принялись в панике метаться по площади. Они пытались спрятаться от самого воздуха, отчаянно лезли друг на друга, раздирали ногтями землю, окружающих, себя…

Так вот что объединило сенаторов. Да, такие узы разорвать невозможно: они вместе совершили акт массового убийства. Я смотрела на умирающих и четко понимала: мы с Тайрусом обречены. Люминарцы были самыми преданными сторонниками императора, а Пасус их уничтожил. Обычных, ни в чем не повинных людей. Какой продуманный и жестокий удар. Да уж, сенатор позаботился, чтобы ни один из сильных игроков в империи не посмел отречься от него в пользу императора.

Потому что Тайрус их не простит.

Он непременно покарал бы причастных, если б мог. Они все несли бремя вины. Все заслуживали наказания.

Это не перевесят ни декрет Интердикта, ни воззвания к разуму, ни хитроумные интриги.

У меня гудело в ушах. Я наблюдала, как несчастные жертвы задыхались от кашля, извергали из себя кровь пополам с рвотой, в судорогах падали на землю… Как быстро все началось, так быстро и закончилось. Прошло меньше минуты, и люминарцы затихли.

Тайрус с откровенным ужасом взирал на голограмму, потом заговорил напряженным голосом:

– Это неправда. Конечно же… Вы не… Этого не может быть.

Он огляделся в надежде, что кто-то заверит, мол, ваши опасения напрасны, и побледнел, когда этого не произошло.

Воспользовавшись состоянием Тайруса, Пасус решил действовать. Подошел к императору сзади, обхватил за плечи и прижал к себе с возмутительной фамильярностью, просто-таки кричавшей о неуважении.

– Это на самом деле произошло, – тихо произнес сенатор на ухо Тайрусу. – Ужасное, болезненное решение, но нам пришлось его принять из-за вас.

Казалось, император лишился дара речи. Шок напрочь стер весь хваленый самоконтроль, самодисциплину, и окажись я там… ничего не смогла бы сделать. И сейчас в немом потрясении тупо пялилась на экран. Происходящее казалось нереальным.

– В ваше отсутствие, Тайрус, мне с тяжелым сердцем пришлось взять на себя регентство. Мы опасались, что вы не вернетесь… и приготовились к худшему. Скрыли, что на самом деле правлю я, даже заглушили все новости с Люмины под предлогом защиты тех сомнительных переговоров о независимости…

Последняя фраза выдернула Тайруса из ступора. Он вырвался из рук Пасуса и спросил:

– Сколько?

Когда ответа не последовало, император развернулся и в ярости посмотрел на грандов.