— Я закушу с дороги, а то ведь проголодался, как волк, — сказал он, беря большое блюдо.

— Конечно-конечно! — поддержал его Казим. — Закусывайте.

Наконец, когда стресс был снят, а голод утолен, хозяин и гость смогли приступить к серьезному разговору.

— Те средства, которые привезены мной, нуждаются прежде всего в конкретных адресатах, — снова став собранным, говорил Мартин Берзинс. — Мне надо быть уверенным на все сто, что деньги будут распределены непосредственно среди адресатов. Соответственно, мне нужны расписки от конечных получателей.

— И вы собираетесь сами ездить по Косово? — иронически поинтересовался Казим. — Вы же убедились сегодня, что это такое. Я, конечно, могу вам дать небольшую охрану из добровольцев, но гарантий безопасности предоставить не в силах.

Ездить по Косово Берзинсу теперь уже совсем не хотелось. После всего случившегося ему еще больше захотелось жить.

— И что вы предлагаете? — взглянул эмиссар на хозяина виллы.

Хотя, будучи человеком неглупым, он начинал понимать, куда клонит Хайдари.

— Чтобы избавить вас от хлопот, сопряженных с риском для жизни, я предлагаю следующее: деньги вы передаете лично мне, а уж я распределю их по справедливости, — веско сказал албанец. — А главное, вам не надо рисковать жизнью.

— А продукция? — уныло спросил Берзинс.

— Какая еще продукция?

— Ну как же: брошюры, майки, книжки… А расписки в получении денег?

Казим Хайдари хмыкнул:

— Давайте будем откровенны: кто сможет посчитать — маек выпущено десять тысяч или десять штук? Кто увидит, как получают эти книжки? Для телевизионной картинки, предназначенной для ЕС, хватит и десятка человек одетых в майки, в кадр загнать. А я организую хоть триста. Ну, а расписки — это вообще не проблема, — уверил Хайдари.

«Ясно, — думал Берзинс, — он со своими вооруженными бандитами уговорит подписать кого угодно и что угодно на любую сумму».

Слушая рассуждения хозяина виллы, эмиссар все больше проникался его железной логикой. Тем временем Хайдари применил припасенную на финал «тяжелую артиллерию», добивая противника окончательно и бесповоротно:

— А чтобы учесть и ваши интересы, предлагаю десять процентов от всей суммы оставить вам. Что скажете?

Десять процентов, предложенные албанцем, были классической суммой отката. Но все же…

— Я же не могу сделать вид, что справился со всем за один день, — все еще сомневался Берзинс.

Казим Хайдари всплеснул руками.

— Да я все понимаю! Я и не предлагаю вам мгновенно все это сделать. Поживете у меня, пусть Мазур думает, что вы колесите по Косово под моей охраной. Ну что, вы согласны на десять процентов?

— Двадцать! — решительно сказал Берзинс.

— Ваш предшественник, который пошел на повышение, брал десять, — прищурился Казим.

— Двадцать!

— Хорошо, — неожиданно быстро согласился Казим Хайдари. — По рукам?

По рукам хлопнули теперь уже подельники-компаньоны.

— Кстати, а что там за странный бронированный фургон прибыл с французскими миротворцами? — поинтересовался Хайдари, разливая ракию. — За двадцать процентов вы могли бы и рассказать. Все-таки это деньги, предназначенные албанцам, а не вам.

Милован Крайкович пошевелился, лежа в углу подвала. Все еще морщась, он открыл глаза. Чудовищно гудела голова. Было такое ощущение, что в голове собрались все колокола мира: так звенело там на все голоса. В первые секунды он даже не мог сообразить, что это за сырое и темное помещение, почему у него связаны руки и что это за армейские ботинки лежат перед его носом. Вернувшаяся память услужливо представила нарезку из последних часов собственной жизнедеятельности. Повернувшись на спину, он застонал. Да, проклятый охранник здорово-таки его припечатал к стене головой!

— Эй, Семенов! — окликнул он товарища по несчастью.

В ответ не было ни звука. Здоровенные ботинки сорок пятого размера смотрели на него подошвами, оставаясь точно в таком же положении.

«Еще отдыхает, — констатировал Милован. — Единственное, что нам остается, — это отдых. Вот только с комфортом напряженно».

Да, санаторий, о котором так убедительно говорил охранник, это никак не напоминало. А вот аргументы в виде синяков и ссадин, с помощью которых албанцы старались усилить свои лекции, давали о себе знать. Как назло, он даже не мог ощупать собственную голову. Похоже было, что затылок он рассек до крови. Впрочем, это все сейчас было неважно.

Милован, неловко переваливаясь, переместился к стене и, опершись на винную бочку, принял наполовину горизонтальное положение. Рядом на полу лежала разбитая миска. Разбросанные объедки, естественно, никто и не думал собирать. Куски хлеба, огрызки мяса и остатки салата, валявшиеся там и сям, настроения никак не поднимали. Тем более что к ним на глазах у Милована приближалось что-то более светлое, чем полумрак вокруг. Он присмотрелся — так и есть, крыса! Наглое животное не спеша подошло к остаткам пищи, сделало круг и уселось неподалеку от Крайковича. Взяв в лапки кусок мяса, крыса с жадностью принялась уплетать неожиданное угощение, оказавшееся так кстати, чтобы поддержать ее голодную жизнь. Присутствие двух связанных людей ее, видимо, нисколько не смущало.

Шорохи и звуки животного, поглощающего органику в метре от него, донельзя раздражали Крайковича. Приподняв голову, он фыркнул, желая испугать крысу. Однако наглая тварь и не думала удаляться. Подняв на мгновение мордочку, она окинула взглядом беспомощную фигуру узника, как бы говоря: «Что ты комедию ломаешь, дядя? Скажи спасибо, что я занялась мясцом, а не твоим носом».

— Вот тварь! — бессильно выругался серб. — Семенов, ты меня слышишь? — снова окликнул он лежавшего лицом в землю русского искателя приключений.

Не дождавшись ответа, он пнул его ногой. Более резкий прием пробуждения оказался и более действенным. После третьего такого «положительного пинка» легионер дернулся и, застонав, перевернулся на спину.

— Ну, слава богу, очухался наконец! — пробормотал Крайкович.

Семенов приподнялся. Измазанное землей и кровью лицо очумело вглядывалось в полумрак.

— Ну, как ты? — спросил Милован Крайкович.

— Ничего, терпимо, — отозвался легионер. — Мне не привыкать. Такая уж у меня служба.

Несколько минут они лежали молча. Семенов, оклемавшись, попробовал ослабить веревки на руках. Его пыхтение свидетельствовало о том, что солдат напрягает все свои немалые физические возможности. Но, хоть силой Бог его не обидел, плотная веревка не поддавалась.

— Сволочи! — выдохнул он, отваливаясь набок. — Вот накрутили узлов, уроды…

Теперь и его внимание привлекла крыса. Та перемещалась то к одному, то к другому куску из объедков, щедро разбросанных на полу, выбирая из них самое вкусное. Похоже, животное было очень довольно своим пиром.