* * *

Кокан действовал более тонкими методами, чем ожидал Артур. Он отбыл положенный срок в изоляторе, стараясь не привлекать излишнего внимания администрации, вышел и обратился к Артуру с просьбой о проведении сходняка на предмет признания его авторитета.

Сходняк, как обычно, прошел в здании медсанчасти, и Кокан без особого труда стал смотрящим четвертого отряда. Это место как раз освободилось после откидки Косого.

Для Жигана последние события не сулили ничего хорошего. По настоянию врача он провел на больничной койке не полторы, а три недели. Кроме значительной потери массы и сильного обезвоживания организма, у него обнаружились нарушения деятельности почек, и доктор ходатайствовал по начальству о продлении срока лечения.

Неплохое питание и содержание дали свои плоды. Восстановив здоровье, Жиган вернулся в отряд.

С первых же минут пребывания в бараке он почувствовал, что обстановка здесь изменилась. Не осталось никого из блатных, прежде окружавших Малхаза. После памятного замеса трехмесячной давности большинство из них были этапированы за пределы колонии. А кое-кто до сих пор находился в областной больнице.

Новый смотрящий окружил себя собственной кентовкой. Кокан сразу же заинтеpесовался Жиганом, но враждебности, по крайней мере открытой, не проявлял.

Мужики работали в промзоне, шныри по обыкновению драили пол в бараке, а Кокан лениво перекидывался в карты с блатными из своего окружения.

Увидев Жигана, он несколько секунд пристально изучал его взглядом, потом спокойно сказал:

– Смотри-ка, старый знакомый.

Блатные, сидевшие к Жигану спиной, дружно, как по команде, обернулись.

– Кто такой? – спросил тщедушный малый с корявым, избитым оспинами лицом и проплешиной на затылке, оставшейся, очевидно, после драки.

– Резинщик, – сказал Кокан, неотрывно наблюдая за Жиганом, устраивавшимся на своей шконке.

– Он че, блатной? – Тщедушный зек бросил карты и встал с явным намерением разобраться.

– Сядь, Пурген, – недовольно сказал Кокан. – Не мельтеши.

Давно зная о крутом нраве Жигана, Кокан решил не дразнить гусей. Была еще одна причина, по которой Кокан не хотел устраивать бучу: Артур запретил трогать этого парня. Не то чтобы Кокан боялся Артура, но связываться сейчас с Жиганом означало сорвать собственные планы.

Конечно, это не могло понравиться блатным, но им не оставалось ничего иного, как подчиняться смотрящему. Иначе они рисковали повторить судьбу Малхаза.

* * *

С прибытием Кокана обстановка в колонии стала постепенно меняться к худшему.

Естественно, все началось с четвертого отряда. Блатные целыми днями чифиряли. Мужики, работавшие на промке, отдавали часть денег в общак, но Кокан общаковые фантики зажимал.

С Артуром он почти не делился. Смотpящему зоны стоило невероятных усилий выбить из Кокана хотя бы часть положенных денег.

Тот под разными предлогами увиливал, ссылался на то, что, мол, менты филки забирают, что падает производительность на промке, мужики ничего не зарабатывают. Отчасти это было правдой.

Производительность труда в промзоне действительно начала падать. Но происходило это не потому, что мужики распустились, а наоборот: так хотел Кокан.

На словах-то он всегда выступал за мужика, который вынужден пахать за всех, как железная пила. На самом деле получалось, что блатные лишали мужиков заработка.

Дальше – хуже. После ночных смен в цехах начали появляться надписи, сделанные гудроном: «Бей актив!», «Режь сук!», «Россия залита кровью зеков», «Смерть мусорам!», «Кончай жидо-большевистскую власть!».

Начальство всполошилось. Сам начальник оперативной части майор Миронов прибежал посмотреть на крамольные надписи.

Мужиков после ночной смены в цеху не осталось. Лишь бригадир аккуратно замазывал надписи кузбасс-лаком из ведра. Вместе с Мироновым были в пpомзоне помощник начальника колонии и оперативник, старший лейтенант Барсуков.

Половины надписей уже не было видно, но и то, что осталось, красноречиво говорило о росте отрицательных настроений в колонии.

Миронов тут же начал кошмарить бригадира, обещая лично ему и всей бригаде наказание.

– Гражданин начальник, я ни в чем не виноват, – принялся оправдываться бригадир. – В мою смену никаких надписей не было.

– Когда же они появились? – спросил Миронов.

– Стоило мне с бригадой выйти… вот оно и получилось.

– Значит, кто-то оставался в цеху?

– Ей-богу, гражданин начальник, ничего не знаю. Меня потом вызвали.

Миронов с недовольным видом направился к выходу из цеха. За ним заторопился и оперативник Барсуков. Но начальник оперчасти приказал ему остаться на месте пpоисшествия и довести расследование до конца.

– Не верю я этому бригадиру, – сказал Миронов. – Наверняка знает, кто писал. Барсуков, тряси всю бригаду, но писателя этого мне вычисли.

– Слушаюсь, товарищ майор.

В цех вызвали всю бригаду. Барсуков стал давить на зеков, обещая урезать расценки и задушить бригаду иными карами. Зеки упорно молчали.

– Я вас всех в бур пересажаю, – не в силах добиться своего, заорал Барсуков.

– Не гони волну, начальник, – зло откликнулся кто-то из заключенных. – От тюрьмы тюрьмой не пахнет.

Так ничего и не добившись, Барсуков был вынужден распустить бригаду.

* * *

В тот же день майор Миронов навестил Артура, который по своему обыкновению отдыхал в медсанчасти.

Заключенные, находившиеся в этой палате вместе с Артуром, при появлении майора Миронова немедленно вышли. Сам Артур смотрел телевизор. Показывали «Семнадцать мгновений весны», предпоследнюю серию.

С сожалением выключая телевизор, Артур сказал:

– Хороший момент. Штирлиц нагнал понтов насчет своего авторитета у Бормана, и Мюллер стал торговаться.

– Артур, – поморщился начальник оперчасти, – не забивай мне мозги блатной феней, поговорим как нормальные люди.

– Хорошо, Петр Георгиевич, – спокойно согласился Артур, – какие проблемы?

– Ты уже, наверное, знаешь, что на промке появились призывы к насильственным действиям. Надписи на стенах, конечно, замазали, но у меня остался неприятный осадок.

– Я уже думал над этим, Петр Георгиевич. Пока для меня многое не ясно.

– Значит, я рановато пожаловал? – Миронов выглядел мрачно.

– Рад бы вам помочь, Петр Георгиевич. Но, как вы верно заметили, времени у меня было мало.

– Плохо, очень плохо…

– Может, закурить хотите?

– Давай.

Миронов вытащил сигарету из предложенной ему пачки «Мальборо», закурил и несколько раз глубоко затянулся.