Миронов взял стакан, пpинюхался к коньяку и понимающе сказал:

– Да, армянский все-таки лучше. У него совсем другой аpомат.

– Не обессудь, Петр Георгиевич, выбор невелик.

– Чем закусывать будем?

– Извини, забыл.

Жуликов извлек из ящика стола пачку крекеров. Потом они подняли стаканы и чокнулись.

– За открытие дачного сезона! – провозгласил Жуликов и залпом, не морщась, выпил.

Миронов пил медленнее. Наконец, поставив пустой стакан, он крякнул и сказал:

– А вообще-то ничего.

Они захрустели крекерами.

– Завтра новая партия заключенных по этапу прибывает, Николай Сергеевич.

– Да я помню. Сколько их там?

– Около шестидесяти человек. Точнее, пятьдесят восемь.

Проглотив печенье, Жуликов закурил «беломорину».

– Пятьдесят восемь? Ерунда, по десятку на отряд. Сколько у нас за месяц освободилось?

– Человек тридцать.

– Ну вот видишь. Давай-ка еще выпьем.

Он разлил остатки коньяка по стаканам и с явным сожалением поставил пустую бутылку под стол. На сей раз выпили без всяких тостов.

– Есть у меня один повод для беспокойства, Николай Сергеевич, – пожевывая печенье, сказал Миронов.

– Не люблю беспокойство. – Осоловевший Жуликов мотнул головой.

– Я получил по оперативным каналам информацию о том, что среди этапируемых есть вор в законе по кличке Кокан.

Жуликов оцепенело уставился на дымящуюся «беломорину».

– Хм…

Миронов, которого тоже начал забирать коньяк, шумно вздохнул.

– Вот он-то меня и беспокоит.

– А? – вышел из оцепенения полковник. – Почему беспокоит?

– Я о нем кое-что разузнал.

Он достал из кармана кителя небольшую записную книжку, развернул ее на середине и вслух начал читать:

– Куташвили Шалва Теймуразович, 1950 года рождения, вор в законе, кличка Кокан. Уроженец города Зугдиди, грузин по национальности, среднее образование. Неоднократно судимый. 1969 год – статья 144-я, часть вторая, статья 145-я, часть вторая, приговор – три года лишения свободы. 1972 год – 206-я, часть вторая, приговор – два года лишения свободы. 1980 год – статья 188-я, приговор – два года лишения свободы. 1985 год – статьи 210-я и 218-я, часть первая, приговор – пять лет лишения свободы.

– Богатая биография, – усмехнулся полковник.

– Во время предыдущей отсидки был коронован в воры в законе Бутыpской тюрьмой.

Начальник колонии наморщил лоб и некоторое время размышлял. Этот умственный процесс проходил с явными затруднениями – Жуликов то морщил лоб, то тер нос, то затягивался папиросой.

– Сеpьезное место, – наконец изрек он.

– Это верно, – согласился Миронов. – Но есть некоторая загвоздка. Не все признают Кокана настоящим законником. Ходят слухи, что он сухарь.

– Кто же его короновал?

– Вроде бы лаврушники. Но даже среди них не все признают авторитет Кокана.

Жуликов махнул рукой.

– Ну и что? Не признают – пусть ему будет хуже. Это не наша забота.

– Я тоже так сначала подумал, Николай Сергеевич. А потом выяснилось, что дело гораздо серьезнее.

– Брось.

– Точно. Все дело в том, что наш смотрящий, Артур, тоже не признает Кокана вором в законе.

Жуликов сдвинул брови.

– Это плохо.

– Вот именно, Николай Сергеевич. Есть еще одно обстоятельство…

– Говори.

– Кокана переводят из Иркутской ИТК-27.

– С самого Дальнего Востока?

– Совсем недавно там были массовые беспорядки. И по моим данным, замутил зону не кто иной, как наш завтрашний гость Кокан. Я так и не успел выяснить, кто включил его в состав этапируемых в нашу колонию.

– Думаешь, будет мутить?

– Не исключено. Сухари для нас очень опасные, Николай Сергеевич. Нет лучшего способа поднять свой авторитет, чем спровоцировать массовые беспорядки.

– Ну, это ты шалишь, Петр Георгиевич. Мы никакому сухаpю нашу зону мутить не позволим.

Жуликов возбужденно стукнул кулаком по столу.

– Конечно, не позволим, Николай Сергеевич. Только вот надо решить, что с ним делать.

– Петр Георгиевич, ты у меня начальник оперативной части, тебе и карты в руки. План какой-нибудь есть?

– Я предлагаю действовать как обычно. Кокана помещаем в изолятор для карантина, а потом туда же под каким-нибудь предлогом суем Артура. Пусть разбираются.

– Предлог придумал?

– Да мало ли?

Жуликов встал из-за стола, подошел к сейфу в углу, открыл дверцу и вынул еще одну бутылку коньяку.

– Дело серьезное, – сказал он, усаживаясь за свой стол и откупоривая бутылку. – Тут без ста грамм никак не обойдешься.

Они снова выпили по полстакана. Миронов, пошатываясь, встал.

– Я, пожалуй, пойду, Николай Сергеевич. Надо еще с бумагами разобраться.

Правда, Миронов не пояснил, как он в таком состоянии будет разбираться с бумагами. Но Жуликов не возражал.

– Кстати, как там этот… который в ШИЗО сидит второй срок?

– Панфилов?

– Вот-вот. Сколько ему осталось?

– Дня три, не больше. Сидит, что с ним сделается?

– У него уже небось борода выросла, как у попа, до колен?

– Выйдет – побреем.

– Может, еще подержать?

– Вроде не за что.

– Как в прошлый раз, обшмонать его, сунуть что-нибудь в карманы.

– По-моему, не стоит, Николай Сергеевич. Его и так уже в зоне все героем считают.

– Да ну?

– По моим данным, даже среди отрицательно настроенной части осужденных о Панфилове отзываются с уважением.

– Он же ни одного дня в колонии не провел. Как прибыл, так в изоляторе сидит. Нет, так дело не пойдет. Гони его из каpцеpа в три шеи.

– Как – гнать? – Миронов недоуменно уставился на начальника колонии, котоpый pешил ни с того ни с сего власть пpоявить.

– А вот так. Нечего ему даром казенный хлеб жевать. Пусть работает.

* * *

Через час Жигана выпустили из штрафного изолятора. До конца положенного срока он не досидел ровно три дня. Впрочем, и тех семидесяти двух, которые он провел в камере, ему было вполне достаточно.

Несмотря на указание начальника колонии немедленно отправить Жигана в отряд, в своем бараке он не появлялся еще десять дней. После медосмотра доктор отправил его на больничную койку.