Страх? сначала она подумала о словах модистки и только потом о Треворе. Образ раскрылся ярко и подробно – каждой чертой, каждым движением, каждым вздохом.

И тогда все встало на свои места: да, Тревор значит для нее значительно больше, чем хотелось бы признать. Но она бесплодна, а он – мятущаяся душа, чья жизнь проходит в море. Разве их может связать нечто большее, чем мимолетный роман? Сердце застучало чаще. Ну и пусть. Несмотря ни на что, Селина продолжала мечтать о единственной ночи в его объятиях.

В зал Селина вернулась с твердым намерением пригласить Тревора на танец и извиниться, однако ни его, ни мадам Бодерье в зале не оказалось.

– Вот и вы наконец! – приветствовал ее Джастин.

– Немножко отдохнула в своей комнате, – попыталась оправдаться Селина.

– А я тем временем вас разыскивал: мечтал потанцевать.

Она заставила себя улыбнуться.

– С удовольствием.

После двух туров вальса ни Тревор, ни «эта женщина» так и не появились. Расстроенная, Селина незаметно вышла на веранду.

Стояла ясная теплая ночь; звезды сияли так же ярко, как сияют на черном бархате бриллианты. Под тихую мелодию оркестра она медленно, бесцельно пошла по саду, мечтая вернуться в детство и снова забраться к бабушке на колени, а потом вырасти другим человеком. Возможно, тогда удалось бы избавиться и от лишних сомнений, и от мучительной неуверенности.

В конце сада внимание привлек пробивавшийся из конюшни свет. Скорее всего старший конюх, дожидаясь разъезда гостей, на всякий случай оставил фонарь включенным. Селина решила сама удостовериться, что все в порядке.

Массивная дверь оказалась слегка приоткрытой, так что войти внутрь не составило труда.

– Томас?

В этот миг она увидела их.

Жизель лежала на сене одетой, однако наполовину скрытой сильной фигурой Тревора, и торжествующе улыбалась.

– Хотите присоединиться, дорогая?

Потрясенная, Селина застыла, не в силах отвести взгляд: Тревор перекатился на спину, однако лицо его осталось в густой тени. Прошло несколько секунд, прежде чем к ней вернулась способность думать и говорить.

– Право, Тревор, – произнесла она ровным, спокойным голосом. – Думала, вы ездите только на чистокровных лошадях.

Жизель негодующе вскочила.

– Ах ты…

Однако грязные слова утонули в смехе Тревора.

– А какая родословная у вашего кавалера, миссис Керкленд?

Хоть слова ранили больнее острого кинжала, высоко вскинув голову, Селина гордо удалилась.

Ночной воздух показался ледяным – так горело лицо. Она быстро зашагала в сторону дома, но не дошла: ноги подкосились, и, чтобы не упасть, пришлось прислониться спиной к дереву. Рыдания душили, слезы застилали глаза.

В поисках утешения Селина обняла тонкий ствол мимозы и прильнула щекой к прохладной коре. Сейчас одиночество казалось особенно горьким, а боль безжалостно терзала и душу, и тело.

Наконец, немного отдышавшись, она добрела до дома и медленно – очень медленно и тяжело – поднялась в свою комнату.

С самого утра небо заволокли низкие серые тучи, а в воздухе повисла гнетущая духота. Оставшиеся ночевать гости спешили на ранний пароход, чтобы попасть в Новый Орлеан до захода солнца. Селина никого не хотела видеть. Она сидела на кухне в глубоком кресле, рассеянно накручивала на палец локон и смотрела, как Золя хлопочет возле плиты.

– Ненавижу грозовые дни, – проворчала повариха. – Воздух такой густой, что даже тесто отказывается подниматься. – Она покосилась на Селину. – Госпожа, вам не кажется, что следовало бы появиться в столовой?

– Да? Право, не знаю… почему-то не хочется. Наверное, вечером выпила слишком много шампанского.

– Но вас наверняка начнут искать.

– Вряд ли я одна пропущу завтрак и ленч. Вчера ты превзошла самое себя, и все наелись на неделю вперед.

– Вы сегодня грустны. На балу что-то пошло не так?

Селина ничего не ответила, а лишь поджала под себя ноги и сделала вид, что читает книгу, которую держала на коленях. Золя тоже промолчала: за год успела привыкнуть к ее долгим молчаливым визитам.

Когда появилась Мари, день уже клонился к вечеру. Шепот двух женщин разбудил Селину, однако глаз она не открыла и притворилась спящей.

– Наверное, надо будет отнести обед в комнату, – рассудила Мари. – Судя по тому, как утром сидела у окна и смотрела в пустоту, к столу миссис Селина сегодня не выйдет.

– Наверное, на балу выпила слишком много шампанского, – предположила Золя.

Мари хмыкнула.

– Если хочешь знать мое мнение, дело не только в шампанском. И началось все еще вчера. Спать ложилась едва живой. Разумеется, твой любимчик здесь вовсе ни при чем.

– Цыц! То, что происходит между ними, нас не касается.

Селина потянулась, зевнула и встала с кресла. Служанки тут же умолкли.

– Пожалуй, поднимусь к себе.

Ее не волновало, что они скажут. Да и вообще ничто не волновало.

Ближе к обеду она опять пришла на кухню, по-прежнему отказываясь сесть за стол вместе со всеми. Не обращая внимания на увещевания Мари, снова по-кошачьи свернулась в кресле, спиной к двери, в то время как Золя продолжала без устали хлопотать у плиты.

Вдруг повариха удивленно замерла. Селина обернулась, проследила за ее взглядом и увидела в дверном проеме Тревора. Он лениво прислонился плечом к косяку и сложил руки на груди, как будто собирался провести в такой позе не один час.

– У тебя сегодня гости, Золя.

Сидевшая рядом с Селиной Мари проворчала:

– Что-то наш герой тоже неважно выглядит.

На лбу у Тревора собрались морщины, а глаза утратили обычный блеск.

– Пойдемте, Селина. Отец приглашает вас за стол.

Больше всего на свете хотелось, чтобы он ушел.

– Передайте мистеру Андрузу, что вчера на балу я съела и выпила лишнего. Большое спасибо. День без пищи – мое обычное лечение.

Тревор опустил руки и выпрямился.

– Можно вас на пару слов?

– Зачем?

– Хочу кое-что обсудить наедине.

– Вряд ли вы сможете сказать что-нибудь интересное. К тому же считаю вас достойным презрения. – Голос звучал почти безжизненно.

Тревор сделал шаг вперед; губы сложились в язвительную усмешку.

– Какое совпадение! Я считаю вас…

Мари зашипела, а Золя отчаянно замахала руками.

Селина встала и повернулась.

– Я скоро отсюда уеду, мистер Андруз. А пока отправляйтесь ко всем чертям!