– Привет, Джордан, – сказал Диклан.

Какое-то время они просто стояли рядом, их взгляды были прикованы к «Эль-Халео». Картина, одновременно мрачная и наполненная светом, изображала испанскую танцовщицу, извивающуюся в полумраке комнаты. Гитаристы на заднем плане приникли к своим инструментам, зрители хлопали ей в ладоши. Работа была выдержана в черно-коричневых тонах, за исключением поразительной белизны танцовщицы и ярко-красных акцентов. При детальном изучении становилось очевидно, как много труда вложено в изогнутую фигуру девушки и как мало внимания уделялось музыкантам и фону, вынуждая зрителя смотреть на нее, только на нее. Работа могла показаться несложной тому, кто не разбирался в тонкостях. (Диклан, кстати, разбирался.)

– Ты и есть мой потенциальный заказчик, не так ли? – спросила Джордан. – Стоило догадаться. Мистер Поцци из Южного Бостона.

– Хочешь найти копииста? – сказал Диклан. – Отправляйся на черный рынок.

– Тебе не кажется, что Поцци чересчур очевидно?

Одна из самых драматичных работ Джона Сингера Сарджента – портрет его друга, светского денди и известного врача акушера-гинеколога Сэмюэля-Жана Поцци, изображенного в полный рост в ярко-красном халате. Диклан опасался, что использовать это имя в качестве псевдонима, обращаясь за услугами Джордан, слишком рискованно и может раскрыть его игру раньше времени, но потенциальная возможность блеснуть остроумием стала непреодолимым искушением.

– Ты не догадалась, да? – Диклан стянул красный шарф со своей шеи. – Я надел его в качестве подсказки.

– Красный кадмий, – проговорила Джордан. – Слегка токсичен, но риск невелик, если уметь с ним обращаться. Пока не забыла…

Девушка протянула ключи от его угнанной машины.

– Надеюсь, ты помнишь, что с тебя причитается?

– Самую малость, так и знала, что что-то запамятовала. Я долила жидкость для стекол в бачок.

– И где же он находится?

– Леди не раскрывают секретов, – улыбнулась она. Затем подошла к картине настолько близко, насколько позволяло ограждение, и грациозно, как одна из танцовщиц Дега, склонилась к полотну, изучая мазки кисти. Ее улыбка стала шире, когда она верно угадала, что парень наблюдает за ней. Выпрямившись, девушка подняла руку и изогнулась всем телом, превратившись в идеальную имитацию танцовщицы «Эль-Халео». Ничто не могло сравниться со звуком музея, и Гарднер не был исключением. Шепот посетителей в соседнем зале, звук шагов, эхом отдающихся в коридорах, почтительный шепот. Джордан Хеннесси являла собой искусство, замерев напротив произведения искусства в комнате, которая сама по себе могла быть предметом искусства, в здании, которое было образцом искусства, и в жизни, которая тоже казалась искусством, и Диклану пришлось снова напомнить себе, что он здесь, только чтобы вернуть машину.

Глупец Диклан ухмыльнулся, Параноик Диклан усмехнулся. Параноик проиграл. Глупец ровным тоном произнес:

– Ты так и не закончила мой портрет. Наверное, ужасно непрофессионально оставлять клиента вот так, в подвешенном состоянии.

Джордан кивнула.

– И теперь ты хочешь вернуть деньги.

– Возврат денег не заполнит пустое место на моей стене.

– На это потребуется еще несколько сеансов. И скорее всего, прежде чем картина будет готова, времяпрепровождение в процессе покажется тебе не самым приятным.

– Я полагаюсь на твой опыт.

Девушка рассеянно постучала кончиками пальцев друг о друга. Она не смотрела на него.

– Ты ведь понимаешь, что в итоге это всего лишь портрет, верно? Просто копия твоего лица. Неважно, насколько хорошо он получится, это ничего не изменит. Просто копия.

– С каждым днем я все больше совершенствую свое понимание искусства. – произнес Диклан.

Джордан нахмурилась или, по крайней мере, перестала улыбаться, что для нее было равносильно выражению неодобрения.

– Что бы ты ответил, если бы я сказала, что нашла способ не дать грезам заснуть?

– Я бы подождал кульминации твоей речи.

– А что, если я скажу, что эта картина поможет Мэтью не уснуть, если с Ронаном что-то случится? Что в ней заключена энергия сна?

Диклан ответил не сразу, потому что в комнату вошла группа из трех женщин в компании экскурсовода. Вся четверка мучительно долго рассматривала картину, фотографировалась перед ней, затем засыпала сопровождающего вопросами об обустройстве зала и, наконец, направилась в следующую комнату.

Он оглянулся, чтобы убедиться, что они вне зоны слышимости, затем бросил взгляд на двор, проверяя Мэтью, сидящего на скамейке, глядя на цветы. И наконец сказал:

– Не думаю, что готов сейчас что-то ответить. Но я бы послушал.

И он смиренно ее выслушал, когда она, положив руку ему на плечо и склонившись ближе, прошептала на ухо все, что узнала о живительных магнитах. Она прошептала, как догадалась, что все они произведения искусства, и еще что, возможно, именно поэтому всегда чувствовала себя в музеях как дома. Она прошептала, что, наверное, в этом причина, почему ее так тянуло, в частности, к Джону Сингеру Сардженту, а также что она решила взглянуть на самое знаменитое полотно Сарджента в Бостоне, чтобы выяснить, не живительный ли это магнит.

– И это он, – констатировал Диклан.

Они вновь обратили взоры на полотно, о котором шла речь. Какое-то время оба молчали. Тихо прислушиваясь к собственному дыханию и глядя на картину.

– Как бы ты поступил, если бы оказался на моем месте? – спросила Джордан.

– Украл его, – прошептал он.

Джордан засмеялась от восторга, и он сохранил этот звук в памяти.

– Жаль, что ты испытываешь неоднозначные чувства по поводу криминала, Поцци, – сказала Джордан. – Потому что вполне уверена, ты был рожден для этого. Но не кажется ли тебе, что Гарднера уже достаточно грабили?

– Так что ты собираешься предпринять?

– Думаю… думаю, мне нужно выяснить, как их создают, – ответила девушка. – И если мне это удастся, то я попытаюсь сделать магнит сама.

Она взглянула на парня. Он посмотрел в ответ.

Диклан почувствовал, как его прежние цели уплывают от него все дальше, теперь они казались столь же глупыми и условными, как наивные мечты ребенка, ищущего стабильности, мечтающего о звезде, которая в итоге окажется спутником.

– Скажи, что останешься в Бостоне, – произнесла она.

Ты должен знать, чего хочешь, иначе никогда этого не получишь.

– Я останусь в Бостоне, – пообещал он.

Наверное, я был создан для этого, – подумал Ронан.

Трое сновидцев сидели плечом к плечу под пронизывающими порывами ветра, созерцая панораму Пенсильвании, раскинувшуюся внизу. Горные хребты и долины выглядели так, словно пальцы создателя в некоторых местах ущипнули земную кору, а кое-где оставили отпечатки больших пальцев. С северо-запада на юго-восток простиралась широкая лента реки. Речка поменьше стремилась с запада на восток, петляя словно серпантин и напоминая змею, которую они повстречали в разрушенном музее. Аккуратные прямоугольники ферм упирались в темные дремучие леса. Тонкие побелевшие ленты дорог испещряли ландшафт, извиваясь, как черви-паразиты в тарелке. Люди были неразличимы с подобной высоты.