Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В день своей гибели Киарин застала его с другой женщиной. Так глупо вышло: Десмонд всегда был аккуратен, не хотел расстраивать жену, слишком хрупкую и нежную для его темперамента, но тогда не смог устоять перед дизайнером, готовящим Грейстоун к ремонту. Такая горячая, аппетитная немка, которая сразу же пошла на контакт и предложили лично проверить, нуждается ли кровать в замене, или можно просто обновить балдахин и покрывало.
Жена не стала кричать, закрыла за собой дверь и удалилась, не проронив ни слова. Пока Десмонд натягивал на себя одежду, она успела сесть в машину и скрыться. Тогда он видел Киарин в последний раз. С ее гибелью мир потускнел и перестал ощущаться реальным. Десмонд мог днями сидеть в комнате и смотреть в одну точку, слуги приходили и одевали его, умывали и кормили почти с ложечки, как ребенка. Потом Кевин из Англии привез Эмму.
Женщина кормила его таблетками, много разговаривала, иногда просто сидела рядом, и постепенно все налаживалось. Зато у Десмонда появилась почти болезненная зависимость от Эммы, а страх, что она может уехать и тогда ужас прошлых дней вернется с новой силой — превратился в настоящую фобию. Но, к счастью, Эмма не спешила никуда уезжать, она вполне довольствовалась зарплатой, которую платил Кевин, и официальной должностью помощника для неработающего Десмонда.
— Нужно вернуться домой, здесь нам делать нечего, — проговорила она, — скоро будет время пить таблетки.
— Еще рано, — Десмонд выпил их утром, следующие после полудня. — Давай попрощаемся с Хелен и тогда уедем.
— Ты сидишь здесь почти пять часов, — Эмма показала ему циферблат швейцарских часов, на котором стрелки приблизились к часу дня.
Надо же, он и не заметил, как прошло столько времени. Иногда из памяти выпадали целые часы жизни, но какая разница, если в них все равно нет смысла? Но он все изменит, женится на русской, вернет себе компанию, сына и деньги. Хелен точно родит сына, он уверен, а после полюбит Десмонда также, как его любила Киарин.
Эмма тянула к машине, но Десмонд все равно завернул в дом и чуть не задохнулся от благовоний и запаха горящих свечей. По гостиной расхаживал бородатый мужчина в длинной черной рясе. Он мерно наговаривал какой-то текст на незнакомом языке и размахивал чем-то, распространяющим дым. Сама Хелен стояла чуть в стороне рядом с ещё одним незнакомцем и держала в руках свечу. Изредка они осеняли себя крестом и повторяли какие-то слова, а Десмонда, который попытался вмешаться, сразу поймал за рукав Адам и оттащил в холл.
— Хелен сказала, что нашел способ нейтрализовать дурные приметы и пригласила самого настоящего русского священника. И ещё странного мужчину, "Дьадьу Кольу", как она его называет, понятия не имею, кто это, но держится слишком уверенно для простого русского.
Дядя Коля появился в моей жизни внезапно, просто постучался в дверь, представился человеком из посольства, который поможет со строительством и открытием центра, широко улыбнулся и зашел в дом. Он ничуть не стеснялся выскочивших из фургона телохранителей, охотно показывал им документы и рассказывал о себе. Но странное дело, из обильного потока слов я так и не смогла вычленить нужную информацию, все плыло и путалось, осталось только: “Зови меня дядя Коля. Все так зовут, и ты зови”. И внешность его также плыла перед глазами. Вроде бы вот же он, простой и понятный дядя Коля, а закроешь глаза — память отказывается воспроизводить черты лица. И какой он “дядя”, лет на пять младше моего папы, похож на ровесника Десмонда, но не такой лощеный и стильный.
Гость под благовидным предлогом обошел дом, осмотрел все, потом поболтал с Адамом, со мной, разузнал о подброшенной кошке и почти сразу созвонился с кем-то, затем съел борщ, похвалил его, как настоящий, истинно русский и самый правильный из тех, что ел за пределами России. Еще по просьбе дяди Коли приехал настоящий священник, прочитал несколько молитв и объяснил мне, а заодно и слонявшемуся здесь Кевину, как неправильно верить в дурные приметы, и что на все воля божья.
С дядей Колей действительно было легко, он располагал к себе, и что там, я действительно соскучилась по звучанию родной речи, поэтому и не отказывалась от общения.
— Ты, Алена, и от денег не отказывайся, — говорил он, пока мы ехали смотреть земельный участок под строительство центра, — если Хэйс предлагает вложиться в это предприятие, надо соглашаться. Миллион, он не тещины помидоры, он лишним не бывает. Да и наши подсобят грантом каким. Благое дело же: учить детишек.
— Не верю в искренность порывов Кевина.
Я разглядывала Дублин через окно автомобиля и только изредка переводила взгляд на Николая. Мне нравилось здесь, как и в других частях Ирландии. Дублин старый город, бережно хранящий свою историю, не переполненный стеклом и бетоном, вместе с тем вполне современный и веселый. Хочу как-то выбраться и основательно побродить по его улицам, осмотреть все и потрогать руками.
— А там веришь, не веришь, все равно, — отмахнулся дядя Коля. — Предлагают деньги — бери, не себе, так детям сохранишь.
— Покой и счастье детям нужны не меньше.
Водитель хмурился, потому как не понимал русскую речь, но в наш разговор не лез. Впрочем, я была уверена, что все происходящее в машине записывают на камеры, а после передадут переводчику. Кевин Хэйс не тот человек, который бросит все на самотек. Он и в создание центра решил вложиться по этой же причине, а не из-за мнимой заботы обо мне или ребенке.
Мы объехали несколько участков земли, которые принадлежали Хэйсам и даже заброшенное здание, требующее ремонта. Старое, но расположенное в очень хорошем месте: недалеко от города, в окружении зелени и с большим озером, видневшимся из огромных окон северного крыла. Мы с дядей Колей прошлись по пустым коридорам с исписанными стенами, затем заглянули в просторный угловой зал, весь залитый светом.
Высокие потолки со следами росписи, облупившийся паркет и граффити на стенах: “Здесь рождаются и умирают мечты”. В голове сразу же зазвучало пианино и четкий голос преподавателя со счетом и упражнениями. Тысячи и тысячи раз слышала это во время занятий в балетной школе, сейчас же казалось, что стены плывут и меняются, окрашиваются в светлый цвет, рядом с ними из воздуха вырастают зеркала и станок. А целый класс маленьких девочек с аккуратными прическами в одинаковых черных купальниках делают свои первые упражнения.
Лучших учениц в нашей группе изредка отправляли вести занятия у младших, и это нравилось мне гораздо больше, чем отрабатывать движения самой. Малыши всегда такие светлые, восторженные, с горящими глазами, без ежедневной усталости и отупляющих болей в мышцах и связках, от которых мучалась я.
К тому моменту, как сломала ногу, я возненавидела балет настолько, что за последующие годы танцевала всего один раз, на нашей с Игорем свадьбе. И была так счастлива в этот момент, что ноги будто сами несли меня по паркету.
Сейчас же смотрела на зал, такой просторный и светлый, и впервые представила себя на месте преподавателя. Когда-то же мне нравился балет, изящная грациозность движений, контроль над своим телом, аплодисменты зрителей, наряды для выступлений… Но в прошлое нельзя вернуться, нельзя отмотать всё назад и прожить правильно, без ошибок и разочарований. И проектировать дома мне все же нравилось больше, чем танцевать на сцене.