Однако надо признать: Юрьев день был отменён. Начиная с трудов историка Татищева считалось, что отменено право крестьянского выхода указом царя Фёдора Иоанновича 1592 года, который не сохранился, но который, будто бы, подразумевается в указе 24 ноября 1597 года (о пятилетнем сыске крестьян), за который очень корят Бориса Годунова. (Кстати, для справки всем пишущим о «непрерывном нарастании рабства, постоянном усилении эксплуатации»: в 1601 году Борис Годунов, будучи уже царём, разрешил переход крестьян по всей России (кроме Московского уезда), но только от мелких владельцев к мелким. Последний пункт ещё раз раскрывает и причину предыдущих запретов: переходы от мелких хозяев к крупным, особенно к монастырям, лишали экономического обеспечения основную массу служилых, то есть «дворянскую поместную конницу», тогдашнюю русскую армию. Такие переходы остались под запретом и после 1601 года.)

И уже после царя Бориса, после первого самозванца новый царь Василий Шуйский пишет в своём указе, обвиняя предшественника: «Царь Феодор по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьян заказал». Но можно и даже очень нужно отнестись с осторожностью к словам царя Василия, одного из главных, наряду с Николаем II, «лузеров» русской истории. Пример общего этим двум неудачникам лукавства: царь Василий, критикуя Бориса Годунова за указ 1597 года, забывает упомянуть указ 1601 года.

А Николай II хотя и пытался подражать и стилизоваться под Алексея Михайловича (сам с императрицей наряжался, министров заставлял щеголять в шубах XVII века, сына-наследника назвал Алексеем), на самом деле своими делами весьма походил на царя Василия Шуйского, – дойдёт по необходимости и до этого речь.

После историка Татищева и Костомаров возлагал ответственность за отмену Юрьева дня на указ царя Фёдора (при фактическом правителе Годунове).

Но Погодин и Ключевский делают более правильный акцент: Юрьев день не отменялся законом. Виновата тяжесть социально-экономических условий, задолженность крестьян. Ключевский писал: «Крестьянское право выхода замирает само собой, без всякой законодательной отмены его… крестьяне уже до предполагаемого указа царя Феодора Иоанновича фактически не пользовались правом выхода».

Всё вышесказанное, надеюсь, как-то корректирует сетования по поводу «вековечного русского рабства», выдвигая на рассмотрение главную «рабскую зависимость» – зависимость от Природы. Юрьев день и его отмена, крепостное право и его отмена, всемогущая сельская община и её отмена – это всё как бы реплики России, её фразы в мечтательном, неспешном (по-русски) разговоре с Создателем.

Выражаясь высокопарно, Тот, Предписавший орбиты небесным светилам, Отделивший сушу от моря, Давший направление Гольфстриму… решающим образом повлиял и на пути развития российского сельского хозяйства.

Период, пригодный для сева и уборки урожая на широте Твери и выше – четыре месяца в году. На широте Москвы – чуть более пяти месяцев (с середины апреля до конца сентября). И только южнее, в Черноземье крестьянин может работать половину года.

В Западной же Европе земля сельхозпригодна девять месяцев, и в большей её части скот может пастись круглый год, что делает ненужной громадную часть русского сельхозсезона – заготовку сена.

Располагая в году на 50–100 % меньшим временем, наш крестьянин вынужден работать более аврально, более артельно , что имеет, если проследить достаточно тщательно, важнейшие даже политические следствия. Как эта рождённая русским климатом, почвой особенность сказалась и на русской философии, русском понимании свободы, будет рассмотрено в главе 11 («Освобождение крестьян и… русская свобода от “свобод”»).

Общую, интегральную оценку российских условий для сельского хозяйства можно доверить одному очень квалифицированному немцу, сказав предварительно несколько слов о нём самом.

Август фон Гакстгаузен – учёный, писатель, исследователь России. Родился в 1792 году в Вестфалии.

В 1829 году первая же его работа по аграрному вопросу была высоко оценена прусским кронпринцем (наследником престола). Гакстгаузену поручили исследовать и описать аграрный строй всех прусских провинций. Барон начал с восточных провинций – Бранденбург, Восточная Пруссия, Померания и обнаружил, что в тех областях Германии, где ранее жили славяне, «коренятся… какие-то загадочные отношения, не вытекающие из основ чисто германской народной жизни». А конкретнее, Гакстгаузена весьма поразили элементы функционирования сельской общины на прусской земле, и это побудило его исследовать Россию, «эту колыбель славянского племени» .

В мае 1842 года русский посол в Берлине написал, что путешествие Гакстгаузена по России могло бы послужить нам на пользу. Император Николай повелел назначить немцу пособие в 1500 руб., «…не делая, впрочем, из сего путешествия меру правительственную» .

Примечательно, что в это самое время предыдущий визитёр, маркиз де Кюстин издавал в Париже «Библию русофобии» – книгу «Россия в 1839 году» .

И министр госимуществ граф Киселёв прикомандировал к Гакстгаузену чиновника Адеркаса содействовать, но вместе с тем «…отстранять незаметным образом всё то, что могло бы сему иностранцу подать повод к неправильным и неуместным заключениям, которые легко могут произойти от незнания им обычаев и народного быта нашего отечества».

Тщетная предосторожность! В том смысле, что если Адеркасу и приказывалось бороться с возможным «очернительством», то абсолютно напрасно, ибо Август Гакстгаузен вернулся из своего путешествия совершенно влюблённым (насколько сей эпитет можно применить к учёному-педанту, немчуре) в русскую деревню, русскую сельскую общину.

Парадокс в том, что даже и славянофилы поколения Аксакова, Киреевских пели поэтические гимны русской деревне, не зная её так, как узнал Гакстгаузен. Этот феномен подмечен и в разбираемой работе Константина Леонтьева, где он цитирует Владимира Соловьёва (в этом вопросе с ним соглашаясь): «Прежние славянофилы Киреевский, Хомяков, Самарин, Аксаковы были, скорее, поэты, мечтатели, и только один Данилевский предъявляет более других научные притязания» . Это второе поколение славянофилов, Данилевский, как коммунисты к марксову «Капиталу», обращаются к книге Августа Гакстгаузена «Исследования внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России»:

«Каждый русский селянин принадлежит к какой-нибудь общине, и как член общины имеет равномерный участок земли… в России нет пролетариата… Во всех государствах Западной Европы существуют предвестники социальной революции против богатства и собственности. Её лозунг – уничтожение наследства и провозглашение прав каждого на равный участок земли. В России такая революция невозможна, так как эти мечты европейских революционеров имеют уже своё реальное осуществление в русской народной жизни…»

Ах, мой милый Август(ин)! Если бы всё было точно так…

Проехав за 8 месяцев более 11 000 вёрст, в начале 1844 года Гакстгаузен вернулся в Германию. В 1847 году его книга вышла на немецком и французском языках. Русскому правительству работа показалась весьма полезной, было выделено 6000 рублей на издание.