Мама стояла в коридоре, любовалась новеньким маникюром.

– Давай заделаем эту гадость. – Саша показала на бойницу, темный проем над дверью. – Достал постоянный шум.

– Обязательно. Когда папа будет свободен.

«Папа сейчас частенько свободен, – насупилась Саша, – от семейных обязанностей».

Она имела в виду вторую семью отца. Милую и глупую Нику и свою бедную сводную сестричку.

По подъезду Саша пронеслась не озираясь. Мерещились голые старухи и утопленники, облепленные раками. Ринутся на нее, выкрикивая тарабарские заклятия.

Этажом ниже по пустым закоулкам подвала бродил сквозняк. Печь в котельной разевала пасть. Со сводов прачечной капала вода. И лестница поскрипывала.

Как это было? Нанятый архитектор Элле расстилал перед заказчиком чертеж, водил пальцем:

– Тут у нас будет ягодно-фруктовый барельеф, а тут – фронтон. Широкие пролеты, чтобы в них удобно было сигать художникам. Большая часть комнат замурована, как вы и просили.

– Превосходно, – говорил Махонин, – но где будет бассейн с бронзовым дном и скважиной неясного предназначения? Эдакий почтовый ящик с отверстием для писем под землю?

– О, я приберег для него адское местечко…

Дом, в котором снятся одинаковые сны. Рома попытался ей поверить, и она была ему благодарна, но Рома не мог нокаутировать призраков, как обычных хулиганов. Даже дядя Альберт, будь он жив, не знал бы, что делать.

– Привет. – Рома открыл дверь, поцеловал в щеку – почти в уголок губ. Обнял, погладил по плечам.

– Как там Кортни?

Днем собака радовалась вернувшемуся из подземелий хозяину, но обнюхивала его подозрительно и не давалась в руки.

– Я принял душ, и она успокоилась.

«Животные чуют, – подумала Саша. – И это не смыть мылом».

– Ну, где же вы? – раздался голос Георгия Анатольевича.

Саша прошла за другом на кухню. Здесь было светло от стоваттных лампочек. Соленья на полке, аккуратно развешенные по крючкам доски, скалки и молотки, нарядная скатерть. Пахло ванилью и корицей. Ничуть не похоже на холостяцкий закуток.

Дедушка Ромы сидел в инвалидном кресле. Неизменная фланелевая рубашка, фирменная улыбка Вещуков. На столе перед ним благоухали румяные булочки.

– Только из духовки! – объявил пожилой историк. – Решил молодость вспомнить. Я когда-то был приличным кондитером.

– Гениальным, – подтвердил Рома, хрустя печеньем.

Саша надкусила аппетитный кругляш. Песочное тесто таяло на языке.

– Очень вкусно!

Георгий Анатольевич, довольный, разливал чай.

– Спасибо за фотографии, Александра. Они очень важны для меня. Словно весточка от Галины с того света. Она была прекрасной, сильной женщиной. Жаль, что такой одинокой.

– У вас не сложилось впечатление, что она боялась чего-то?

– Смерти?

– Нет. Возможно, у нее были какие-то странные фантазии?

– Почему вы спрашиваете? – Высокий лоб прочертила морщинка, такая же, как у Ромы, но глубже.

– Ну, мне показалось. Я…

«Рылась в чужих вещах», – подсказала Александра Вадимовна.

– Я не все фотки вам передала. Там были совсем темные. Она снимала этаж и балконную дверь ночью.

– Что ж, – вздохнул Георгий Анатольевич, – перед инфарктом у нее были… как вы выразились, фантазии. Паранойя. Ее мучили дурные сны. Она думала, ее преследует кто-то… кто давно умер.

– Она рассказывала, кто?

– Галя особо не распространялась. Чем старше становишься, тем чаще появляются в твоих снах люди, которых уже нет в живых.

Георгий Анатольевич подул в чашку.

– Рома сказал, вы пишете новеллу?

Саша почувствовала, что краснеет. Банальный, примитивный обман, но ничего лучше они придумать не сумели. Хотя… в девятом классе она написала две главы повести о японских девочках, и единственный читатель, дядя Альберт, похвалил ее и рекомендовал продолжать…

– Подбираюсь к новелле, – соврала Саша. Рома, как ни в чем не бывало, грыз печенье. – Фэнтези на основе местного фольклора. Вы столько знаете о прошлом.

– А говорят, это поколение ни на что не способно! – засиял историк. – Надо же, писательница в нашем доме! Прославите Шестин на всю страну.

– Да какой там! – Саша потупилась.

– Но почему такая мрачная тема? Заложные мертвецы?

– Нужна мистика, а от зомби и ведьм читатели утомились. Я бы поискала в Интернете, но вдруг вы расскажете что-то, что не лежит на поверхности.

Он похмыкал.

– Сперва доешьте. И, умоляю, не говорите маме, о чем мы тут судачим.

– Это будет наш секрет! – Саша вытерла губы салфеткой, приготовилась.

– Я включу диктофон?

– Конечно.

Телефон лег между блюдцами.

– Я полистал перед вашим приходом пару книжек. Право, меня озадачило, когда внук сказал о заложных. Ведь именно в наших краях этот культ оказался особенно живучим. Но – по порядку. – Он сцепил длинные пальцы на груди. – Культ заложных покойников был широко распространен среди славян во времена язычества. Наши предки связывали любые беды с происками нечистой силы. Лютые зимы, неурожай, мор… а эпидемии тогда случались на каждом шагу. Говорили, земля гневается, потому что закопали в нее худое.

– Худое? – повторила Саша.

– Плохого покойника. Землю наделяли человеческими чертами. Она и доброй была, и сердитой. Раз сердится – значит, надо установить, почему. Собирали тогда вече, обмозговывали, кого хоронили недавно. Допустим, пьяницу. Или убийцу. Или, упаси бог, колдуна. И шли всем селом на кладбище. Выкапывали подозреваемого и выбрасывали в поле.

– Сурово, – сказал Рома.

Саша отставила чашку. Фарфор дребезжал в дрожащих руках. Она вспомнила свой сон: кости, которые отторгает почва. Мертвецы, выплюнутые из могил.

– Эти люди, по мнению суеверных славян, пребывали в аду, а их трупы несли в мир холод и болезни. Вы слышали про нетленные мощи святых? Однако и тела грешников, бывало, не гнили – из-за климата, сфагнума, природной мумификации. Но для предков, конечно, по причинам магическим. Вот их и эксгумировали, и закладывали – вбивали вокруг колья, чтобы волков не кормить. Отсюда термин «заложные». И вообразите, на околицах деревень валяются мертвые, разносят трупный яд и инфекции, приманивают птиц… а их родные ничего не в силах предпринять. Ходят мимо…

– Это ужасно! – сказала Саша.

Она подумала о дяде Альберте, о траурных лентах, что змеями оплели гроб.

– Отказ в погребении – тяжкое наказание. Сохранились сведения о том, как одного почившего крестьянина обвинили в порче посевов. Вышвырнули на пересечение дорог. И, что характерно, культ заложных благополучно пережил смену религий и перетек в христианскую Русь, позаимствовав черты православия. Пастыри и иерархи всячески боролись с кощунством, но надругательства над трупами были, кажется, неискоренимы.