Тишина стояла звенящая. Вера слушала дыхание Бори, цеплялась за него как за соломинку, все боялась, что вот-вот свет померкнет и она опять окажется в лесу, в компании ожившего мертвеца. По коже снова пробежал озноб, и она поежилась.

Борька молчал все время, пока они не подошли к первой двери. Деревянная, с облупившейся коричневой краской, из-под которой проступили разводы черной плесени. Это могло быть не безопасно, однако Вера почувствовала, как сильные руки оттеснили ее в сторону и уже увидела, как Кудинов дернул латунную ручку.

– Заперто или просела. – В голосе Борьки послышалось облегчение. – Попробуем оставшиеся?

Вера кивнула, и они прошли к следующей двери. Не с первой попытки, но она все же поддалась натиску, открыв на обозрение темное нутро здания.

Сначала Вере показалось, что за дверью вообще ничего нет, но, когда глаза привыкли к смене освещения, в пространстве начали проявляться силуэты стен, пола и даже мебели.

Боря шагнул первым, Вера отправилась следом за ним. Внутри было ощутимо холоднее, чем на улице, пахло пылью и вездесущей плесенью.

Они оказались в просторном холле, занимающем всю ширину здания. Первое, на что Вера обратила внимание, были окна на противоположной стене. В отличие от стандартных со стороны входа, они оказались панорамными, вытянутыми от выложенного мозаикой пола до высоченного потолка. Покрытые толстым слоем пыли стекла пропускали мало света, и если бы не эти панорамные окна, темнота оказалась бы непроглядной. Теперь же по зданию можно было спокойно передвигаться, не опасаясь споткнуться и переломать ноги. Массивные кубы колонн подпирали потолок, уносящийся ввысь, где очень гармонично могла бы смотреться массивная хрустальная люстра. Но вместо нее оказались обычные квадратные плафоны со спрятанными внутри люминесцентными лампами. Когда здесь было электричество, они наверняка заливали все вокруг холодным, казенным светом.

– Неплохо тут собирались устроиться наши советские предки, – присвистнул Боря. – Ты посмотри, какая мебель! Ее будто вчера только завезли.

Мебель и вправду казалась новой. Законсервированное здание представляло собой этакую капсулу времени, остававшуюся нетронутой много лет. Даже интересно, сколько времени сюда не ступала нога человека?

Вера еще на улице обратила внимание на то, что на дорожках и в траве возле здания не было никаких следов постороннего присутствия. Обычно заброшки становятся обиталищем бомжей, сектантов и прочих маргинальных личностей. А это значит, что всюду должен валяться мусор, бутылочные стекла и окурки. Здесь же ничего подобного не наблюдалось. Не дворник же в конце концов все убирает.

Запоздалая мысль о возможной охране вспыхнула, заставив внутренне содрогнуться, и сразу пропала. Режимный объект обязательно был бы оснащен соответствующей табличкой, и пока они с Борей бродили, пытаясь попасть внутрь, их уже обязательно заметили бы и остановили.

Окурки опять же.

Их наличие могло сообщить о присутствии охранника или сторожа. Поверить в то, что он есть, но не курит, как-то не получалось. Да и дверь Боря открыл не сказать, чтобы просто. Она не была заперта, но совершенно точно не открывалась много лет. Петли сильно проржавели, пришлось приложить усилие, дабы ее открыть, и на бетонной площадке осталась прочерченная дуга, которой до того точно не было.

– У моей бабушки на работе такие же кресла стояли. – Боря погладил красный бархат обивки. – И стол очень похож. Знаешь, скорее всего, ты права, здесь мог быть НИИ. Бабуля преподавала в педагогическом университете, а мебель, возможно, делали по одному госзаказу. Либо она во всех учреждениях была одинаковой.

– Боря, как думаешь, мы здесь одни?

– Почему спрашиваешь? – Он подошел ближе. – Уверен, что кроме нас здесь только мыши и те уже ушли, потому как тут жрать нечего.

– Просто у меня такое ощущение, что за нами постоянно кто-то наблюдает. У тебя нет такого?

– Мы точно здесь одни, – успокоил Боря. – А наблюдает водитель из машины. Больше некому. На второй этаж пойдем?

Он говорил быстро и громко, будто пытался заполнить тишину, царящую вокруг. Здесь вроде ничего интересного.

– Знаешь, если бы мне не сказали, что здесь никого не было много лет, подумала бы, что люди могли уйти вчера или неделю назад.

– Судя по той кадке в углу, там когда-то была пальма. – Он ткнул пальцем в угол, где стояла самая обычная деревянная бочка, опоясанная двумя стальными обручами. В пересохшей, растрескавшейся почве действительно торчал обрубок некоего растения, из которого, похожие на остов зонта, топорщились бурые прутья. – И по ее состоянию можно уверенно заявить, что ее не поливали очень давно. Если сюда кто и захаживал, он точно не фанат флоры.

Обойдя первый этаж еще раз, они не обнаружили ничего интересного. Только в углу нашлась дверь в медицинский кабинет, в котором сохранились стол, кушетка, обитая дерматином и покрытая оранжевой клеенкой. У стены стоял железный шкаф с прозрачными дверцами. На стеклянных полках остались нетронутыми аккуратно расставленные бутылочки темного стекла с выцветшими этикетками, пара колб и маленькие аптечные весы.

На второй этаж вели два полукруглых лестничных марша, упирающихся в некое подобие балкона. Возле одного из них оказалась стойка, что-то вроде ресепшена в гостинице. Эта самая стойка и привлекла внимание Веры.

Однако, обойдя ее, Вера расстроилась. Не то чтобы она рассчитывала найти нечто интересное, но, учитывая хорошую сохранность здания, там мог оказаться журнал учета сотрудников или документы, способные пролить свет на предназначение строения. Артефактов оказалось немного: стул, тумба да древний спиральный обогреватель. На одной из полок с внутренней стороны стойки Вера увидела газету и обрадовалась ей будто сокровищу:

– Боря, кажется, я нашла привет из прошлого!

– Да здесь каждый сантиметр привет из прошлого, – усмехнулся он, но на газету посмотрел заинтересованно. – Дату глянь. Конечно, она могла оказаться тут задолго до исчезновения аборигенов или уже после, но все же какая-то зацепка.

О дате Вера и не подумала. Изначально она не собиралась трогать газету, рука сама потянулась.

– Ого, ей почти двадцать семь лет, Борь.

– Раритет. – Он как раз обследовал самую нижнюю полку стойки и разогнувшись забрал газету у Веры. – Выходит, здание забросили уже после развала Союза. Сколько тебе тогда было лет?

– Три года, – не раздумывая выдала она. – В тот год папа умер.

– Извини, Вер, я не хотел.

– Перестань. Я его почти не помню. – Она вышла из-за стойки. – Даже не так. Совсем не помню. Остались только ощущения, а все, что касается внешности, голоса, ничего не сохранилось. Я иногда Мишке завидую, он младше и у него вообще никаких воспоминаний об отце нет.

Боря хотел еще что-то сказать, но его прервал грохот наверху. Будто кто-то что-то уронил или сильно хлопнул дверью.