Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Твидом, книгами в кожаных переплетах и табаком — совсем чуть-чуть. Как будто вы — это не вы, а старомодный сквайр.
Ладони медленно скользнули по рукавам, откровенно ощупывая мускулатуру.
— Кстати, — вставил Гастингс, — если вы не заметили, я еще и безупречно сложен.
Она шутливо похлопала его по щеке.
— Это к вопросу о скромности.
В зеленых глазах светилась нежность. Сердце остановилось: об этом взгляде он мечтал всю сознательную жизнь.
Едва войдя в апартаменты, Хелена сразу устремилась к книжному шкафу.
— Сначала в спальню, — распорядился Дэвид.
Она обернулась.
— Кажется, создавая вас, Творец забыл и о душевной тонкости?
— Нет, не забыл. Но вот вас, дорогая, он явно наделил грязными помыслами. Хочу всего лишь показать спальню, а не использовать ее по назначению.
— А что, эта комната отличается особой красотой?
Гастингс пожал плечами.
— Надеюсь.
Хелена открыла дверь.
— Значит, даже если мне не понравится, все равно придется старательно выражать восторг по поводу…
Голос замер. Она остановилась перед панорамой, над которой Дэвид работал много лет, изливая тоску и безнадежность.
— Вы заказали эту роспись профессиональному художнику? — благоговейно проговорила Хелена после долгого молчания.
Сердце наконец-то вернулось к обычному ритму.
— Нет. Сделал сам.
— Поразительно. Невероятно. — Она повернулась, словно не веря тому, что услышала. — Для меня?
— Конечно.
Она подошла к той стене, где вдалеке текла река, и осторожно прикоснулась пальцем к натянутой между домов веревке с выстиранным бельем.
— Боже мой, так вы срисовали это с тех гравюр, которые я привезла из Тосканы? Узнаю подробности.
— Ну вот, теперь вы все помните.
Наведываясь в Хэмптон-Хаус, Дэвид нередко заставал Хелену погруженной в глубокую задумчивость перед итальянскими гравюрами. В детстве она ездила в Тоскану с матерью и навсегда сохранила восторженную любовь к прекрасному краю.
— А раньше не помнила?
— Нет.
— Гравюры потерялись?
— По-прежнему висят на своих местах. Но вы много лет не были дома. А когда приезжали, вряд ли обращали на них внимание. Мы часто проходим мимо привычных вещей, не замечая их присутствия.
Он и сам давным-давно превратился в привычную вещь.
Хелена на миг задумалась, а потом подошла и пристально посмотрела ему в глаза.
— С моей стороны было непростительной оплошностью не узнать эти пейзажи раньше. Поверьте, преступная невнимательность вовсе не свидетельствует против вашего мастерства.
Порой Гастингс в отчаянии спрашивал себя, за что любит эту возмутительно невосприимчивую, нечуткую, холодную особу. Однако сейчас сомнения рассеялись.
— Смею надеяться, что роспись вам нравится?
— Мало сказать «нравится»! — Хелена отошла и снова принялась рассматривать пейзажи. — В жизни не видела ничего прекраснее.
Затаив дыхание, Дэвид наблюдал, как она бережно прикасается к миру, который он создал для нее с любовью и преклонением.
— Спасибо. Это единственное, что имеет значение.
Хелена не могла понять странного томления.
Каждым своим взглядом, словом, жестом, движением муж вызывал в душе искреннее восхищение. Каждая минута общения доставляла наслаждение, а внимание и преданность безмерно радовали. В таком случае, почему же она не сияла улыбкой? Почему постоянно балансировала между смехом и слезами?
— Хотите посмотреть книги, которые издали?
— Вы храните их здесь?
— Конечно.
На многие вопросы Дэвид коротко отвечал «конечно», как будто ни о чем ином и не думал. Как будто другого жизненного пути для него никогда не существовало. Как будто на свете не было никого, кроме нее.
Они спустились по лестнице — снова рука об руку. Хелена то и дело смотрела на мужа. Его классически правильный профиль окончательно лишил спокойствия и заставил еще острее ощутить непонятную сладкую боль.
Кабинет выглядел именно так, как и должен выглядеть кабинет: набитые книгами застекленные шкафы от пола до потолка, массивный письменный стол перед окном, удобный уголок для чтения, аромат кожи с едва заметными нотками книжной пыли.
Из ящика стола Дэвид достал ключ и открыл шкаф, содержимое которого скрывало матовое стекло. На полках ровными рядами стояли книги — должно быть, около полусотни.
Хелену охватил восторг созидателя: вот он, нетленный труд ее жизни. Однако стоило взглянуть на корешки, как радость тут же померкла.
— Внизу стоят книги, рожденные тщеславием авторов: вы издавали их за деньги, — пояснил Гастингс. — В середине — те, которые пользовались коммерческим успехом и приносили хорошую прибыль. Ну а на верхней полке собрано то, что издано по велению души.
— Слава Богу, — с облегчением вздохнула Хелена. — Здесь столько руководств по спиритическим сеансам, что я испугалась: неужели верила в разговоры с духами? И что же, эти выдумки хорошо продаются?
— Судя по всему, да.
Она присмотрелась к верхней полке. Книги, посвященные образованию и личной свободе женщин, она, безусловно, одобряла и сейчас, но некоторые названия вызывали сомнение.
— Вы уверены, что ничего не перепутали? История восточной Англии действительно представляет серьезный научный интерес? Или это результат страстного увлечения Средневековьем в выпавшие из памяти годы?
— Трудно сказать. Одно знаю точно: автор этих книг был вашим близким другом.
Ответ прозвучал несколько скованно. Хелена взглянула с любопытством, а потом достала один из томов. Да, средств на издание было потрачено немало: кожаный переплет с золотым тиснением, прекрасная мелованная бумага.
Имя автора гласило: «Э.Д.Ф. Мартин».
— Я его не помню — если это, конечно, «он».
Послышался звук остановившегося экипажа. Виконт подошел к окну и посмотрел на улицу.
— Мистер Мартин был моим сокурсником по колледжу Крайст-Черч. Я вас и познакомил — привез его в Хенли-Парк, когда Фиц с женой устраивали первый прием.
Да, муж действительно говорил как-то странно. Хелена посмотрела с особым интересом.
— Этот человек вам не нравится?
Дэвид отпрянул от окна, как будто увидел что-то крайне неприятное.
— Какая разница?
Дышал он тяжело, словно только что с риском для жизни спасся от бандитов.
— Кажется, у нас посетитель.