— Мистер Мартин казался вам приятным, открытым человеком, и вы полностью ему доверяли.

— Но ведь это настоящее затмение разума! Я рисковала, могла погубить и себя, и всех своих родных. Они были бы вынуждены отказаться от меня. А малыш, которого ждет Венеция? Я никогда бы его не увидела.

— Не забывайте, что мы говорим о семействе Фицхью. Ваши родные всегда отличались широтой взглядов: позволили поступить в университет, организовать издательство… и при этом ограничились лишь выражением легкого недоумения. Разумеется, точно так же они разрешили бы встречаться с ребенком Венеции, но только втайне от всего света.

Хелена едва дышала от отвращения к той эгоистичной, безрассудной женщине, о которой только что рассказал Дэвид.

— Не казните себя, — негромко попросил он. — Вы судите свои действия и действия мистера Мартина абстрактно, вне жизненной ситуации. Он обаятельный молодой человек, умеет расположить к себе улыбками и приятными манерами. Но оказался слабовольным: уступил настояниям матери и женился по расчету. Сомнения, сожаления и неуверенность лишили его прежней способности радоваться и дарить радость, но вы полюбили того, кто еще не успел совершить страшную ошибку — человека, исполненного надежд и высокого идеализма. А потеряли любимого на пике чувства, и время не смогло смягчить удар. Все последующие годы вы видели не настоящего Мартина, а такого, каким он был в начале знакомства — энергичного, полного сил человека, за которого с радостью вышли бы замуж. Наверное, всепрощение зашло слишком далеко, но кто из нас не мечтает о чистой любви и абсолютной, бескорыстной преданности?

Хелена прислонилась к стене. Доброта Дэвида действовала на израненную душу подобно целительному бальзаму, и она позволила себе уступить благородству, искренности, великодушию.

Гастингс подошел ближе и взглянул с неподдельной тревогой.

— Хелена, вы хорошо себя чувствуете? Надеюсь, не станете сердиться за то, что до сих пор мы скрывали правду? История слишком сложна, да и приятной ее назвать трудно. Мы не знали, как…

Она подняла руку, умоляя замолчать. Сердиться можно было только на себя.

— Хелена…

Она не позволила договорить.

— И где же в этой дурацкой любви были вы?

— Держался на почтительном расстоянии. Наблюдал со стороны.

— Значит, все это… — Она показала на великолепную фреску и замолчала, не зная, как продолжить.

— Я всегда любил вас, — со спокойной уверенностью произнес Дэвид, глядя синими, как небо, глазами. — И вы это знаете.

В горле застрял комок.

— Достойна ли я такой преданности?

— Наверное, случается так, что люди влюбляются в тех, кто не в состоянии ответить на чувства с равной силой. Жизнь такая, какая есть, и другой быть не может. Я отдаю, ничего не требуя взамен. Вы не должны мне ровным счетом ничего: ни любви, ни дружбы, ни даже обычной признательности.

Теперь все тайны раскрылись.

Гастингс ощущал полное изнеможение, опустошение и в то же время не испытанную прежде легкость. Больше скрывать нечего. Вот только Хелена выглядела так, словно с трудом удерживала внезапно свалившийся на плечи груз.

Дэвид подошел и осторожно тронул ее за рукав.

— День выдался нелегким. Может быть, отдохнете? Распоряжусь, чтобы чай подали наверх.

Она вцепилась в лацканы сюртука и привлекла его к себе с неожиданной силой.

— Как вы смеете бросать меня в тяжелую минуту?

Дэвид искренне изумился.

— Даже и не думал бросать, просто…

— Понимаю. — Хелена разжала пальцы и печально улыбнулась. — Всего лишь хотела попросить, чтобы не уходили, остались со мной.

— Конечно, останусь. И все же не хотите ли подкрепиться? В гостиной собраны ваши любимые книги, могу почитать вслух.

Хелена нахмурилась.

— Честно говоря, надеялась, что вы проявите больше смекалки.

Обвила руками его шею и поцеловала с такой откровенной жадностью, что Дэвид едва не застонал.

Но все же нашел силы отстраниться.

— Подождите!

— Нет.

— Вы только что услышали шокирующую новость и вряд ли способны контролировать собственные действия. Примите ванну, выпейте чаю, отдохните. Сделайте что угодно, но не бросайтесь сгоряча на того, кто еще десять дней назад не вызывал иных чувств, кроме раздражения и неприязни.

Хелена требовательно посмотрела ему в глаза.

— Я так хочу. Хочу, чтобы сегодня состоялась наша брачная ночь. Немедленно.

Она перевела взгляд на губы, и Дэвид не сразу вспомнил, что хотел сказать.

— Даже если увлечете меня в постель, не сможете спрятаться от прошлого, которого не помните.

— А я и не собираюсь прятаться от прошлого, — возразила Хелена шепотом. — Просто хочу тебя и знаю, что еще никогда и ничего не желала так неудержимо.

У Дэвида закружилась голова. Легкие, должно быть, сжались от шока, потому что дышать стало нечем. В пустыне не просто пошел дождь — ливень разбушевался и грозил наводнением.

Голос разума подсказывал сдать позиции и отступить, пока не поздно. Как только память вернется, она возненавидит его за собственную слабость.

Однако одинокий протест утонул в настойчивом хоре страстей. К чему заботиться о старых воспоминаниях? Не лучше ли создать новые впечатления, наполненные красотой и силой, чтобы по сравнению с ними былые переживания показались бледными, недостойными и ненужными?

— Дэвид, — прошептала Хелена.

Сердце гулко застучало. Гастингс впервые услышал из желанных уст собственное имя.

— Дэвид, Дэвид, Дэвид, — повторила она, словно пробуя на вкус новые звуки.

Взгляды скрестились. Он внимательно всматривался в изумрудные глаза, пытаясь обнаружить признаки запредельного отчаяния, но видел лишь интерес, искреннее расположение и пылкое, не прикрытое светскими условностями вожделение.

А в следующий момент виконт Гастингс страстно сжал любимую в объятиях и принялся самозабвенно целовать. Да, случилось настоящее чудо: в бескрайних песках, в самом центре пустыни, пошел живительный дождь.

Хелена уже знала, что супруг обладает множеством талантов. Сейчас к ним пришлось добавить необыкновенную ловкость пальцев. Ему удалось незаметно расстегнуть платье, однако выяснилось это лишь в тот момент, когда корсаж сполз к талии.

Она шутливо шлепнула его по руке.

— Это за то, что развлекался с другими женщинами, когда должен был смиренно и целомудренно дожидаться меня.

Дэвид снова поцеловал ее.

— И какое же наказание назначишь? Может быть, прикажешь упасть на колени и поклоняться святыне, заключенной меж прекрасных бедер?