Разлив последние капли ликера и убрав пустую бутылку со стола, Колдун повернулся ко мне:

– Что хотите выпить?

Надо сказать, что две трети бутылки выпил Жаждущий во время рассказа, и со второй чашечкой кофе, который у Викториана получался поистине великолепным, пить было нечего.

– Пожалуй, чего-нибудь такого же крепкого и менее сладкого, – предложил я.

– «Черри бренди» подойдет?

Неискушенный особо в западных напитках, я пожал плечами..

– Что это?

– Вишневый коньяк. У меня тут где-то есть бутылочка.

Колдун порылся в столе и извлек пузатую бутыль с невзрачной наклейкой. На вкус напиток оказался менее сладким, но более крепким, Он имел утонченный аромат спелой вишни.

Отпив глоточек кофе, а потом глоточек коньяка, Викториан внимательно посмотрел на меня, потом на Жаждущего, словно ждал нашего одобрения.

– Теперь настала моя очередь рассказать вам об Искусстве и о том пути, которым прошел я. О Паломничестве и о Древних. Приготовьтесь. Рассказ будет долгим…

Он начал свой рассказ с того момента, когда уже умел немного колдовать и обжился в своем жилище. Первые слова его были о живописи и о странном колодце, который стал появляться на его картинах.

Тем не менее рассказ Колдуна показался мне не таким зловещим, как рассказ Жаждущего. Наверное потому, что Викториан не драматизировал происшедшее с ним. Он спокойно констатировал факты, пытался расставить точки над «i» и систематизировал то, что узнал во время Паломничества, опуская собственные ощущения и натуралистические детали, в изобилии присутствовавшие в рассказе Жаждущего. Так впервые я узнал об Искусстве – а потом, уже вернувшись домой, долго не мог заснуть, думая о том черном следе, что оставило Искусство в моей душе и судьбе.

* * *

Проблема Жаждущего.

Именно она свела нас вместе, и именно ради нее мы собрались снова через три дня. Хотя, если сказать честно, Викториан мне понравился, и как казалось, он тоже испытывал ко мне определенную симпатию.

Итак, мы встретились снова.

Снова пили кофе, на этот раз начав с «Черри бренди» и закончив финским «Lakko». Что мы обсуждали?

Я принес несколько неотработанных рецептов амулетов против безумия и против одержимости. Но в Жажде Запаха не было ни безумия, ни одержимости. Это был своего рода наркотик – наркотик Искусства.

Викториан, в свою очередь, подготовил несколько книг.

Разбирая древние рунические письмена, пытаясь выделить из них стилистические напластования прежних эпох, мы старались найти ту самую составляющую, которая позволяет Жаждущему чувствовать Запах.

Дня нам не хватило, и мы встретились на следующий день, и еще через день. Жаждущий не приходил, был занят на работе, а мы с Викторианом целиком погрузились в решение его проблемы. Оба мы, до встречи с Жаждущим, погрязли в рутинной работе – однообразное выполнение одних и тех же колдовских фокусов, и теперь мы, по натуре люди творческие, оказались охвачены желанием во что бы то ни стало решить проблему, вставшую перед нами. Вначале не столько даже из желания помочь Жаждущему, сколько из желания самоутвердиться; из желания осознать, что в любой момент мы можем отвергнуть Искусство, стать обычными людьми…

За это время Колдун несколько раз запирался в кладовой, вызывал Зеленый Лик, чтобы тот пояснил отдельные неясные места «Daemonialitas». Но дело двигалось очень медленно. Колдун не хотел посвящать «демона» в суть своих изысканий, чтобы не получить запрет. Вполне возможно, если бы Живущие в Колодце узнали о нашей работе, то нам бы пришлось отправиться в Паломничество или в Соты Любви. А я, честно говоря, этого не желал – не говоря уже о Жаждущем, который просто разрывался между Желанием Запаха и своей возлюбленной.

Но только через неделю Колдун открыл мне двери своей спальни и показал юношу, подвешенного к потолку. Тогда они перешли уже ко второй фазе – фазе страха.

Серебристый шар, искрящийся любовью, сверкал на полке.

Долго стоял я, вглядываясь в искаженное лицо юноши, подвешенного к потолку вниз головой.

– Ему кажется, что он висит посреди бездонного колодца. Он не слышит нас, не слышит ничего, кроме равномерного звона падающих капель.

– Но разве это может испугать?

Я видел, как по матово белой коже мальчика катятся капли холодного пота.

– Когда мы отдаемся во власть фантазий, то оказываемся в вымышленных мирах, существующих только у нас в подсознании. И тогда, если, конечно, подойти к этому умело, можно использовать разум подопытного. Выявить его мир страха и мысленно загнать его туда. Вот тогда он будет по-настоящему бояться, – объяснил Колдун.

– Но ведь это ужасно…– я не находил слов. Одно дело слышать рассказы о кровавых делах и совсем другое – присутствовать при этом.

– Бросьте, Александр Сергеевич. Во всем этом нет ничего ужасного. Вы – коснувшийся Искусства – должны понимать, что в легендах о Книге Судеб есть доля истины. Не уверен, что сами Книги Судеб существуют, но нечто подобное определенно есть. И если этому юноше суждено отправиться на кухню Мясника питать своим мясом желудки Паломников, то так и будет, и ни вы, ни я не в силах этому помешать. Понимаете, Жаждущий убивает из собственной прихоти. Если он не станет убивать, никто не умрет. Если перестану убивать я, то все равно тот или иной человек погибнет. Это – неизбежно. И, убивая, я стараюсь, чтобы процесс был менее ощутим для общества.

Я ответил, что сам понимаю это, но не могу с этим смириться.

– Те, кто идет против Искусства, становятся мясом. Или плыви по течению, или погибнешь.

Я согласно кивнул. Колдун был прав…

– Кстати, – продолжал он, – быть может, именно в этом и сокрыто решение проблемы Жаждущего. Боюсь, мы никогда не сможем побороть его тягу к Искусству иначе, чем ампутировав ту часть его «эго», что влечет его к Запаху.

* * *

В те дни, не стерпев «ломки», Жаждущий совершил свое последнее убийство.

Он прибежал к Викториану. Я был там. Жаждущий рыдал, кричал о том, что предал свою любовь – но в глазах его сияло самодовольство. С таким самодовольством в глазах женщина покидает ложе любовника, возвращаясь к нелюбимому мужу.

В тот день он убил троих.

* * *

Жаждущий увидел свою жертву, когда она возвращалась из магазина.

Еще девочка. Подросток. На ней было дешевое пальто, пуховый платок, «скороходовские» сапоги, но что-то щелкнуло в груди Жаждущего, и он сразу понял, что гори все огнем, но в этот раз он не сможет устоять. Он пошел за девочкой, взглядом ловя каждый ее шаг, каждое мимолетное движение. Так кот крадется за птичкой, отмечая мельчайшие движения жертвы, примериваясь к ней. Готовясь прыгнуть.

Девочка, размахивая полиэтиленовым пакетом с круглой буханкой черного хлеба, направилась в сторону новостроек.